Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер

Стигматизация науки, кроме всего прочего, ставит под удар развитие самой науки. Сегодня любой, желающий использовать в своих исследованиях людей, скажем анкетировать их по поводу политических взглядов или задавать им вопросы о неправильных глаголах, вынужден доказывать комитету по научной этике, что не является Йозефом Менгеле. Хотя испытуемые, безусловно, должны быть защищены от эксплуатации и вреда, подобная университетская бюрократия оказалась раздута куда больше необходимого. Критики указывают, что она превратилась в угрозу свободе слова, в оружие фанатиков, стремящихся заткнуть рот неугодным; она безостановочно создает запреты, которые препятствуют исследованиям, но не защищает пациентов и испытуемых, а иногда и вредит им[1194]. Джонатан Мосс, врач-исследователь, разработавший новый класс лекарств, сказал в своем обращении при назначении на должность главы комитета по научной этике Чикагского университета: «Вспомним о трех чудесах современной медицины: о рентгеновских лучах, катетеризации сердца и общей анестезии; могу поспорить: ничего из этого не существовало бы, если бы мы попытались утвердить эти исследования в 2005 году»[1195]. (То же самое можно сказать об инсулине, средствах от ожогов и других спасительных изобретениях.) Науки об обществе сталкиваются с такими же трудностями. Любой, кто беседует с человеком с намерением собрать информацию, обязан сначала получить разрешение от таких комитетов, что наверняка является нарушением Первой поправки к Конституции США. Антропологам запрещено общаться с неграмотными крестьянами, которые не могут подписать бланк согласия, и интервьюировать потенциальных террористов-смертников из сомнительных опасений, что те могут выболтать информацию, которая подвергнет их риску[1196].

Препятствование исследованиям – не просто следствие бесконтрольного разрастания бюрократических полномочий. Многие специалисты в области так называемой биоэтики даже обосновывают такой подход. Эти теоретики выдумывают причины, почему информированным и выразившим свое согласие взрослым нужно запретить получать экспериментальное лечение, которое поможет и им, и другим людям, никому не причинив вреда. Они оперируют туманными понятиями вроде «достоинства», «святости» и «социальной справедливости». Они пытаются посеять панику по поводу биомедицинских исследований, приводя в качестве доводов притянутые за уши аналогии с ядерным оружием и зверствами нацистов, фантастические антиутопии в духе «Дивного нового мира» и «Гаттаки», а также нелепые сценарии вроде армии клонов Гитлера, продажи глазных яблок через сайт ebay.com или складов зомби, которых используют, чтобы обеспечить людей сменными органами. Философ Джулиан Савулеску продемонстрировал всю порочность лежащей в основе таких аргументов логики и объяснил, почему «биоэтический обструкционизм» сам может быть неэтичным: «Задержать на один год разработку лекарства, которое помогает от смертельного заболевания, убивающего за год 100 000 человек, – значит нести ответственность за смерть этих 100 000 человек, даже если вы их в глаза не видели»[1197].

~

В конечном итоге, прививая уважение к науке, мы добьемся самого важного результата: каждый в большей мере овладеет научным мышлением. В предыдущей главе мы узнали, как уязвимы люди перед лицом когнитивных искажений и логических ошибок. Хотя в случае политизированных тем, поставленных на службу идентичности, научная грамотность сама по себе не спасает от пороков мышления, эти темы не сразу такими становятся, и всем будет лучше, если мы сможем рассматривать их под научным углом. Движения, способствующие широкому использованию научных знаний, такие как журналистика данных, байесовский прогноз, доказательная медицина, доказательное государственное управление, мониторинг насильственных преступлений в режиме реального времени и эффективный альтруизм, могут значительно улучшить жизнь людей. Но осознание их ценности проникает в умы медленно[1198].

Я спросил своего доктора, эффективны ли пищевые добавки, которые он порекомендовал мне от боли в коленях. Тот ответил: «Кое-кому из моих пациентов они помогли». Коллега, работающий в бизнес-школе, поделился наблюдением о корпоративном мире: «Я видел множество умных людей, не умеющих обдумывать проблемы логически, путающих причинность с корреляцией и считающих единичный случай доказательством». Другой коллега, занимающийся количественным анализом в сфере войны, мира и безопасности, описывает ООН как «зону, свободную от доказательств»:

Противники научного образа мысли часто говорят, что некоторые вещи просто нельзя выразить количественно. Но, если они не готовы рассуждать исключительно о вопросах выбора между черным или белым и навсегда отречься от употребления слов «больше», «меньше», «лучше» и «хуже» (и вообще от сравнительной степени прилагательных), они делают заявления, по природе своей количественные. Когда они отказываются сопоставить цифры, они как бы говорят: «Поверьте моей интуиции». Но если мы что и знаем о мышлении, так это то, что люди (в том числе и эксперты) слишком доверяют своей интуиции. В 1954 году Пол Мил ошарашил своих коллег-психологов, показав, что простые формулы расчета страховых сумм куда лучше экспертов предсказывают психиатрические диагнозы, попытки самоубийства, учебные и карьерные успехи, ложь, преступления, медицинские исходы и практически любой другой результат, относительно которого вообще можно говорить о точности. Работа Мила вдохновила Тверски и Канемана на изучение когнитивных искажений и натолкнула Тетлока на идею турнира прогнозистов. Вывод Мила о превосходстве статистических суждений над интуитивными сегодня считается одним из самых неоспоримых достижений в истории психологии[1199].