Восемь - Кэтрин Нэвилл

Павел посмотрел на Александра, словно ожидая чего-то от него.

— Почему французский генерал пытается захватить государство, которое было занозой в боку Оттоманской империи в течение добрых трех столетий? — спросил Александр.

Он удивился про себя, чем отцу не угодил подобный ход. Это только отвлечет турок-мусульман, с которыми его бабка два десятка лет вела войны за контроль над Константинополем и Черным морем.

— Разве ты не понимаешь, чего он добивается, этот Бонапарт? — прошептал Павел, нервно потирая руки.

Александр покачал головой.

— Вы думаете, англичане лучше? — спросил он. — Мой учитель Лагарп[36]называл Англию коварным Альбионом…

— При чем тут это! — закричал Павел. — Как всегда, ты смешиваешь воедино политику и поэзию, оказывая этим плохую услугу и той и другой. Я знаю, почему этот проклятый Бонапарт отправился в Египет, неважно, для чего он потребовал денег у этих глупцов из Директории, неважно, сколько десятков тысяч солдат он положит там! Чтобы восстановить мощь Блистательной Порты? Чтобы уничтожить мамелюков? Чепуха! Все это — прикрытие.

Александр хранил внешнее равнодушие, однако на самом деле ловил каждое слово отца. Павел с жаром продолжал:

— Запомни мои слова: он не остановится на Египте. Он двинется в Сирию, Ассирию, Финикию и Вавилон — в те земли, о которых всегда мечтала моя мать. Она даже назвала тебя Александром, а твоего брата Константином, чтобы это принесло вам удачу.

Павел остановился и оглядел комнату, его взгляд упал на шпалеру, на которой была изображена сцена охоты: раненый олень, истекающий кровью, утыканный стрелами, пытается скрыться в лесу от преследующих его охотников и псов. С ледяной улыбкой Павел снова повернулся к Александру.

— Этому Бонапарту не нужны земли, он жаждет власти! Он взял с собой столько же ученых, сколько и солдат: математика Монжа, химика Бертолле, физика Фурье… Он опустошил Политехническую школу и Национальный институт! Зачем, спрашиваю я тебя, если все, к чему он стремится, — это завоевания?

— Что вы имеете в виду? — прошептал Александр, начиная понимать, к чему клонит отец.

— Там скрыта тайна шахмат Монглана! — прошипел Павел. Лицо его превратилось в маску страха и ненависти. — Вот что ему нужно!

— Но, отец…— начал Александр, очень осторожно подбирая слова. — Вы, конечно, не верите в эти старые мифы? Кроме всего прочего, аббатиса Монглана сама…

— Конечно, я верю в них! — заорал Павел. Его лицо потемнело, он понизил голос и истерически зашептал: — У меня У самого есть одна фигура. — Его пальцы сжались в кулаки, он уронил плетку на пол. — И где-то здесь спрятаны другие! Я знаю! Однако даже два года, проведенные в ропшинской тюрьме, не развязали язык этой женщине. Сфинкс, а не женщина. Но однажды она сломается, и когда это произойдет…

Александр пропустил мимо ушей почти все, что еще долго говорил отец о французах, британцах, о своих планах относительно Мальты и этого коварного Бонапарта, которого он собирался уничтожить. К сожалению, вряд ли российскому императору удалось бы осуществить эти угрозы, поскольку — Александр знал это наверняка — войска Павла презирали его и ненавидели, как дети ненавидят тирана-учителя.

Александр выразил восхищение блестящей стратегией Павла в политике, извинился и покинул покои отца. Итак, аббатису содержат в ропшинской тюрьме, думал он, шагая по залам Зимнего дворца. Бонапарт высадился в Египте с целой когортой ученых. У Павла есть одна из фигур шахмат Монглана. День прошел не без пользы. Наконец все сошлось.

Примерно через полчаса Александр добрался до конюшен Зимнего дворца, расположенных в дальнем его конце, во флигеле, огромном, как зеркальный зал в Версале. Там стоял тяжелый дух животных и навоза. Александр шел между стойл, по устланному соломой полу, из-под ног у него вылетали цыплята и разбегались свиньи. Розовощекие слуги, одетые в безрукавки и белые передники, в сапогах на толстой подошве, оборачивались, чтобы взглянуть на молодого царевича, который шагал мимо них, улыбаясь каждому. Его красивое лицо, вьющиеся каштановые волосы и блестящие глаза напоминали им молодую царицу Екатерину, его бабку, когда она, нарядившись в гвардейский мундир, отправлялась кататься верхом по заснеженным улицам.

Они хотели, чтобы этот юноша был их царем. Как раз те его черты, которые так раздражали Павла, — молчаливость и загадочность, тайна, которую таили его серо-голубые глаза, — находили отклик в их славянских душах.

Александр велел конюху оседлать ему лошадь, сел верхом и поехал прочь. Слуги и грумы стояли и смотрели на него. Они всегда смотрели на него. Они знали, что время близится. Он был тем, кого они ждали, тем, кого предсказывали еще со времен Петра Великого. Молчаливый, таинственный Александр, избранный не для того, чтобы вывести их из тьмы невежества, но для того, чтобы спуститься туда вместе с ними. И стать душой России.

Находясь среди слуг и крестьян, Александр всегда испытывал неловкость. Они словно считали его святым и заставляли исполнять эту роль.

Это было опасно. Павел ревниво охранял свой трон, он слишком долго дожидался коронации. Теперь, когда он заполучил власть в свои руки, он лелеял ее, использовал ее и злоупотреблял ею. Власть была для него любовницей, желанной, но непокорной.

Александр проехал по мосту через Неву, миновал рынки, и только когда выехал на просторы сырых осенних полей, послал своего могучего белого скакуна в галоп.

Несколько часов он ехал по лесу, усыпанному желтыми листьями, словно лузгой. Со стороны казалось, что юный царевич движется совершенно бесцельно. Наконец в тихом уголке леса он спустился в тихую лощину, где в переплетении черных ветвей и золотых листьев прятались очертания старой избы, крытой дранкой. Он осторожно спешился и повел лошадь под уздцы.

Держа в руках поводья, Александр двигался по мягкой лесной подстилке. Высокого и стройного царевича, одетого в черный мундир, облегающие белые лосины и черные сапоги, можно было принять за простого солдата, блуждающего по лесу. С ветвей деревьев капала вода. Он смахнул капли со своих золотых эполет, вынул из ножен саблю и осторожно потрогал лезвие, словно проверяя его остроту. Потом посмотрел на домик, где стояли две привязанные лошади.

Александр огляделся по сторонам. Три раза прокуковала кукушка — и больше ничего. В лесу раздавались только звуки воды, капающей с ветвей. Он бросил поводья и вошел в дом.

Дверь со скрипом открылась. Внутри царил мрак. Его глаза еще не привыкли к темноте, но он чувствовал запах земляного пола и свечей, которые недавно потушили. В хижине раздался какой-то шорох. Сердце Александра забилось.

— Вы здесь? — прошептал он.

В темноте вспыхнул маленький огонек, пахнуло запахом горящей соломы, и через мгновение загорелась свеча. При ее свете Александр разглядел красивое лицо, яркое сияние рыжих волос и блестящие зеленые глаза, которые смотрели прямо на него.