Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти - Шошана Зубофф

Для Скиннера, злая ирония судьбы состояла в том, что ему было дано предвидеть возможность инструментарной власти и ее воплощения в Большом Другом до того, как появились инструменты для реализации этого видения. Его лаборатория всегда была фантастическим миром инженерных инноваций для его поведенческих экспериментов – лабиринты и коробки для создания у животных условных рефлексов, измерительные инструменты и записывающие устройства. Полноценно действующая технология поведения была вожделенной целью, которая всю жизнь ускользала от Скиннера, что стало для него источником постоянного разочарования, которое сквозило в каждой его статье и лекции, вплоть до самых последних.

Хотя Скиннер был уверен, что наука в конце концов преодолеет сложности, связанные с практическим воплощением поведенческой технологии, он был больше обеспокоен культурными препятствиями для развития науки о прогнозировании и контроле над человеческим поведением, основанной на точке зрения Другого. Он ненавидел силы трения, производимые людьми в их упорной привязанности к ценностям и идеалам свободы, унаследованным от философов XVIII века; не меньше презирал он и экзистенциальный проект послевоенных философов, который заложил аутентичность, свободу воли и автономное действие в самое сердце устремлений второго модерна.

В своем предпоследнем эссе, написанном в 1990 году, меньше чем за три года до смерти, Скиннер попрощался с перспективами поведенческого прогнозирования как основы нового общества, построенного на научном знании: «Сказать, что человек – это просто место, где что-то происходит, кажется еще более угрожающим, когда это связано с вопросом о том, что мы сделаем, а не о том, что мы уже сделали»[974]. В эти последние годы он, казалось, почти смирился с неизбежностью создаваемой человеком силы трения и упрямой человеческой приверженностью чему-то вроде свободы воли, и голос Скиннера звучал менее возмущенно и агрессивно, чем у автора книги «По ту сторону свободы и достоинства» двумя десятилетиями раньше. В его последних раздумьях гнев и презрение перерастают в усталость и отчаяние:

В наши времена надзорной чрезвычайщины, когда удивление уступает беспомощности и смирению, сопротивление, на которое жаловался Скиннер, идет на спад. Вера в то, что мы можем выбрать свою судьбу, поставлена под сомнение, и в результате драматического разворота событий мечта о технологии поведенческого прогнозирования и контроля – за которую на Скиннера вылилось столько публичного презрения – теперь свершившийся факт. Эта желанная добыча теперь в огромных количествах привлекает капитал, человеческий гений, научные разработки, государственную защиту, институциональные экосистемы и очарование, которые всегда сопровождали и всегда будут сопровождать власть.

Возвышение инструментаризма идет по пути «проливающих свет событий», которые, как пишет Ханна Арендт, раскрывают «в прошлом некое начало, которое прежде было скрыто»[976]. В самой природе инструментарной власти заложена тенденция действовать на расстоянии и двигаться скрытно. Она растет не с помощью террора, убийств, отмены демократических институтов, расправ или изгнаний. Она растет благодаря декларациям, самоуправству, риторическим подменам, эвфемизмам и тихим, дерзким закулисным действиям, специально задуманным так, чтобы остаться незамеченными, в этом процессе заменяя индивидуальную свободу чужим знанием, а общество – определенностью. Она не противостоит демократии, а разрушает ее изнутри, подрывая человеческие способности и самопонимание, необходимые для поддержания демократической жизни.

История экспериментальных маневров Facebook, Pokémon Go как прообраз общества, в котором правят бал рынки поведенческих фьючерсов, бесконечные примеры цифровых инноваций, сокрушенных пято́й надзорной идеологии, – что это, как не публичное объявление «проливающих свет на историю» перемен, проходящих по нам и среди нас, необратимо изменяя жизнь, какой мы ее знали. Здесь нет никакого насилия, только постепенное удушение воли к воле, воплощенной в самоопределении, выраженной в говорящем от первого лица голосе, и получающей подпитку и подкрепление в святилище, существование которого зависит от возможности личной жизни и обещания общественной свободы.

Инструментарная власть, как Фауст Гёте, морально нейтральна. Единственный ее моральный императив извлечен из мировоззрения пустой утопической похлебки. Если есть какой-то грех, то это грех автономии – смелость отвергнуть поток, несущий нас всех к предсказуемости. Силы трения – единственное зло. Попытки чинить ей препятствия – законом, действием или риторикой – просто ретроградство. Норма – подчинение предполагаемым железным законам технологической неизбежности, которые не терпят возражений. Здравый смысл, как считается, требует сдаться и возрадоваться новоприобретенным удобствам и гармониям, погрузиться в первый текст и приветствовать насильственное неведение о его теневом собрате.

Тоталитаризм представлял собой преобразование государства в тотального владельца. Инструментаризм и Большой Другой знаменуют превращение рынка в проект тотальной определенности, который невозможно себе представить за пределами цифровой среды, но он так же невообразим вне логики накопления надзорного капитализма. Эта новая власть – порождение беспрецедентной конвергенции двух процессов: роста надзорных и активирующих действие возможностей Большого Другого и открытия и монетизации поведенческого излишка. Только в контексте этой конвергенции мы можем себе представить экономические принципы, которые используют и контролируют человеческий опыт, чтобы систематически и предсказуемо формировать поведение в денежных интересах других.

Инструментарная власть занимает точку зрения Другого, сводя людей к простому животному поведению, лишенному внутреннего смысла. Она видит только организмы, принуждаемые служить новым законам капитала, в подчинение которым сегодня поставлено все поведение. Арендт десятилетия назад предвидела разрушительный потенциал бихевиоризма, когда оплакивала низведение нами «мышления» до чего-то, что осуществляется «мозгом» и поэтому может быть перенесено на «электронные инструменты»: