Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Дэн запрокинул голову и весело засмеялся.

— Номер больше не пройдет, Джастина! Теперь моеколдовство посильней твоего. Да ты не кипятись, злючка. Я ошибся, только ивсего. Вообразил, что вы с Лионом влюблены друг в друга.

— Ничего подобного. После семи лет знакомства?! Ненадейся, скорей рак свистнет и рыба запоет. — Она помолчала, будто ненаходя нужных слов, потом почти робко подняла глаза на брата. — Дэн, яужасно рада за тебя.

Думаю, будь тут мама, она бы тоже радовалась. Для этого ейтолько надо бы увидеть тебя таким, как сейчас. Подожди, она еще со всемпримирится.

Дэн осторожно сжал ладонями худенькое личико сестры,улыбнулся ей так ласково, так нежно, что она в свою очередь стиснула егозапястья, будто старалась всеми фибрами впитать его любовь. Будто разом всталив памяти бесценные, чудесные детские годы.

И однако, за братской нежностью в глубине его глаз ейпомерещилась тень сомнения, нет, не сомнения, пожалуй, это слишком сильносказано, — скорее, тень тревоги. Чаще всего он верил, в конце концов мамапоймет, но ведь и он человек, ничему человеческому не чуждый, хотя все кроменего слишком легко об этом забывали.

— Джас, я о чем-то тебя попрошу — сделаешь? —спросил он, отпуская ее.

— Все на свете, — серьезно ответила Джастина.

— Мне полагается что-то вроде отсрочки для раздумья —что я стану делать дальше. Два месяца. И я намерен всерьез поразмыслить верхомна какой-нибудь дрохедской лошадке, а перед тем поговорить с мамой… у менятакое чувство, что я ничего для себя не уясню, пока с ней не потолкую. Носперва… понимаешь, мне надо набраться храбрости, чтобы поехать домой. Так вот,если можешь, поедем со мной недели на две на Пелопоннес, ты меня там будешьшпынять и язвить за трусость, и до того мне это надоест, что я поскорей усядусьв самолет, лишь бы не слышать больше такого занудства. — Он улыбнулсяей. — И потом, Джасси, не воображай, будто теперь тебе в моей жизни нетместа, ни ты, ни мама не должны так думать. Я же твоя совесть, а послушатьголос совести иногда полезно.

— Да, конечно, конечно, Дэн, поедем!

— Вот и хорошо. — Он улыбнулся, посмотреллукаво. — Ты мне правда нужна, Джас. Будешь у меня гвоздем в попе, совсемкак в старые времена.

— Ну-ну! Неприлично говорить такие слова, преподобныйотец О'Нил!

Дэн заложил руки за голову, удовлетворенно откинулся наспинку дивана.

— Я — преподобный отец! Чудесно, правда? Вот повидаюмаму и, может быть, сумею сосредоточить все мысли на господе. Понимаешь, мнекажется, это для меня главное. Просто думать о Боге.

— Ты бы должен вступить в монашеский орден, Дэн.

— Это и теперь можно, вероятно, я так и сделаю. У менявся жизнь впереди, спешить некуда.

С приема Джастина ушла вместе с Лионом; она ему сказала, чтособирается с Дэном в Грецию, а потом он сказал, что собирается к себе в Бонн.

— Давно пора, черт возьми, — заявилаДжастина. — Не очень-то вы себя утруждаете в качестве министра. Все газетыпишут, вы — бездельник, гуляка, только и знаете что развлекаться с рыжимиавстралийскими актрисами, старый пройдоха.

Лион погрозил ей внушительным кулаком.

— Вы и не подозреваете, как дорого я расплачиваюсь засвои немногочисленные удовольствия.

— Может быть, пройдемся пешком. Ливень, не возражаете?

— Нет, если вы не пойдете босиком.

— Босиком теперь нельзя. У мини-юбок есть своинедостатки; раньше мы ходили в чулках, их ничего не стоило скинуть. А теперьизобрели что-то вроде театрального трико, его на людях не сбросишь, это было бывеличайшее потрясение нравов со времен леди Годивы. И если я не хочу погубитьколготки, а они стоят пять гиней, волей-неволей надо ходить в туфлях.

— По крайней мере вы пополнили мое образование по частидамского туалета, как верхнего, так и нижнего, — кротко заметил Хартгейм.

— Бросьте! Пари держу, у вас десяток любовниц, и вывсех их раздеваете.

— У меня только одна, и, как подобает хорошейлюбовнице, она ждет меня в неглиже.

— Слушайте, а мы ведь, кажется, никогда еще необсуждали ваших сексуальных дел? До чего завлекательно! Какая же у васлюбовница?

— Безмозглая белобрысая болтливая сорокалетняя бочка.

Джастина остановилась как вкопанная.

— Вы меня дурачите, — медленно сказала она. —Не представляю вас рядом с такой женщиной.

— Почему же?

— Для этого у вас слишком хороший вкус.

— Chacun a son gout', моя дорогая. Я и сам отнюдь не Укаждого свой вкус, о вкусах не спорят (фр.), красавец, неужели, по-вашему, яспособен настолько очаровать молодую и красивую женщину, чтобы она стала моейлюбовницей? Да с чего вы взяли?

— Вполне способны! — сердито возразилаДжастина. — И еще как!

— Это что же, деньгами?

— Да причем тут ваши деньги! Вы просто дразните меня,вечно вы меня дразните! Лион Мёрлинг Хартгейм, вы прекрасно знаете, сколько ввас обаяния, не то вы бы не разгуливали в сетчатых рубашках с золотымимедальонами на груди. Внешность — еще далеко не все, а если б было и все, я бытоже призадумалась.

— Ваше участие во мне очень трогательно, herzchen.

— Почему с вами у меня всегда такое чувство, будто мнеза вами не угнаться? — Джастина уже остыла; теперь она стояла и неуверенносмотрела на Лиона. — Вы же говорили не всерьез, правда?

— А как по-вашему?

— Нет! Вы не тщеславны, но сами прекрасно знаете, какойвы обаятельный.

— Знаю ли, нет ли — неважно. А вот что вы находите меняобаятельным, это важно.

Конечно, нахожу, чуть было не ответила она; совсем недавно япопыталась прикинуть, каков бы ты был в роли моего любовника, но решила, чтоничего из этого не получится, ты мне нужнее, как друг. Если бы он дал ей этосказать, то пришел бы, пожалуй, к выводу, что его время еще не настало, идействовал бы иначе. Но она не успела вымолвить ни слова — он уже схватил ее вобъятия и осыпает поцелуями. На добрых шестьдесят секунд она обмерла,беспомощная, ошарашенная, одержимая одним — найти в себе силы, устоять под этимнеистовым, бешеным порывом. Его губы… да это чудо! А волосы, буйные, густые,тоже — сама жизнь, зарыться в них пальцами — наслаждение! Потом он сжал ее щекиладонями, с улыбкой заглянул в глаза.

— Я тебя люблю.

Джастина ухватилась за его запястья, но не так легко инежно, как прежде с Дэном, а вцепилась ногтями, чуть не до крови. Отступила нашаг, другой. Стояла и с силой терла губы о сгиб локтя, глаза огромные,испуганные, грудь тяжело вздымается.