Париж - Эдвард Резерфорд

И если бы только кавалерия оказалась столь неподготовленной к современному бою! А пехотинцы в их синих мундирах и ярко-красных штанах? Эта форма почти не изменилась за сто лет. Она гарантировала, что одетый в нее солдат станет удобной мишенью для противника, который в своем обмундировании защитного цвета сливался с местностью. Это было чистым безумием. На Марне всего за неделю было убито или ранено четверть миллиона ярко одетых солдат. Потребовались месяцы, чтобы французская армия овладела нехитрым искусством маскировки.

Даже их оружие безнадежно устарело. Легкие пулеметы «сент-этьен», «гочкис» и «шоша» были ненадежными и неудобными. Только на второй год войны войска получили более современные «бертье», но их было слишком мало.

За три первых года погибло почти миллион французов – пять процентов всего мужского населения страны, включая младенцев и стариков. И это без учета недавнего катастрофического поражения.

«Почему моя страна не может учиться на примере вооруженных конфликтов прошлых десятилетий?» – недоумевал Роланд. Британцы после войны с бурами в Африке быстро поменяли военную форму, освоили маскировку и создали гибкую кавалерийскую тактику. Германия тоже быстро училась, и там быстро развивалось вооружение. Если бы он сам был в штабе, думал Роланд, повел бы он себя мудрее? Или пал бы, как все, жертвой высокомерия – несносной самовлюбленности французов? Франция лучше всех, Франция культурнее всех, французы – самая умная нация в мире – вот что звучит отовсюду, а значит, им нечему учиться у деревенщин-немцев, у грубых англосаксов или у кого-либо еще.

Но, увы, это было совсем не так, что и подтвердил миллион мертвецов. А ведь они были храбрыми солдатами и сражались как львы. Лучшие наступательные войска в мире, по мнению Роланда. И британские солдаты с этим соглашались.

Это мы подвели их, думал он. Мы – те, кто плохо подготовил нашу армию. Мы – те, кто ошибочно истолковал планы Германии, такие очевидные задним числом. Мы – те, кто так организовал европейский мир, что он не мог не привести к войне. Мы – правители, наделенные властью уничтожить все, что нам дорого, и не наделенные умом, чтобы избежать этого.

Теперь же, казалось, командование армией наконец зашло слишком далеко.

План наступления от генерала Нивеля был смел, но на удивление незамысловат.

– Этой весной мы нанесем массированный удар по германской армии на реке Эна и выиграем войну, – заявлял Нивель.

С точки зрения Роланда, этот план мало отличался от стратегии, которая уже обошлась стране в бессчетное количество жизней.

– Мы сделаем прорыв в районе Арраса, – говорил ему главнокомандующий, – и сомнем германскую линию обороны. И вот что самое умное в этом плане. Мы собираемся использовать ту же тактику, которую опробовали при Вердене, только в больших масштабах.

– Какую же?

– Огневой вал. Перед выступлением наших войск артиллерия проведет мощнейшую огневую подготовку. Мы обрушим на вражеские окопы дождь снарядов. Те, кто останется в живых, будут полностью дезориентированы. И тогда, как только смолкнут пушки, наши люди пойдут вперед и займут окопы прежде, чем враг сообразит, что происходит.

– Не случится ли так, что часть снарядов не долетит и упадет на наши войска?

– Такое возможно, но мы надеемся, что недолетов будет немного. И это небольшая цена за то, чтобы наши войска заняли вражеские укрепления практически без сопротивления.

У Роланда были сомнения по этому поводу, но он знал, что говорить что-либо бесполезно.

– А что насчет танков? – поинтересовался он, так как считал новые металлические колесницы чем-то вроде механизированных рыцарей в латах и потому придавал им большое значение.

– Их будет великое множество, – ответил генерал. – Мы знаем, что делаем.

Наступление Нивеля привело к захвату нескольких точек в позициях немцев, несмотря на ненастную погоду и провал неумелой танковой атаки. Но германский фронт устоял. Потери же с французской стороны были чудовищными.

– Это не наша вина, мой дорогой де Синь, – объяснял ему потом генерал. – Виновата разведка. Кто же мог знать, что немцы строят свои окопы не так, как мы?

Когда французские соединения пошли вперед, неся огромные потери от собственной артиллерии, и наконец добрались до окопов противника, то оказалось, что германские солдаты совсем не дезориентированы и почти не пострадали от артобстрела.

Действительно, укрепления противника были совсем иными, чем у французов. Для французского солдата окоп – это всего лишь временное укрытие, из которого потом можно броситься в атаку. Для германского солдата окоп – целая система.

Многие из германских траншей имели преимущество по глубине, но главное то, что по конструкции они намного превосходили французские. Немцы возводили земляные укрепления со стенами и крышами, целые подземные убежища. Когда французы начали артподготовку, вражеские войска переждали ее в относительной безопасности своих глубоких блиндажей, и когда французские солдаты наконец побежали к окопам, немцы ждали их с только что закупленными новенькими пулеметами, которые буквально косили атакующих.

Наступление Нивеля не прорвало германского фронта. Оно оставило лишь едва заметную вмятину на линии укреплений.

Тем не менее оно произвело сильное впечатление. Только не на германскую армию, а на французскую. В этом-то и состояла трагедия.

Именно эта трагедия стала причиной секретной миссии Роланда де Синя. Ужасной миссии. Он никогда бы и помыслить не мог о том, что ему придется выполнять подобное задание.

Ни союзники, ни враги Франции пока еще не знали, что прямо на Западном фронте в бравой французской армии вспыхнул мятеж.

Если Роланд де Синь в тот июньский день хранил одну тайну, то Марк Бланшар носил в себе целых три. Две из них он узнал неделю назад, и они причиняли ему невыносимые мучения. Этим вечером он собирался поговорить с тетей Элоизой, чтобы помочь себе принять решение. Третья тайна стала ему известна лишь утром.

Совещание было настолько секретным, что его проводили не в одном из правительственных зданий, а в частных апартаментах на обычной жилой улице к северу от бульвара Батиньоль. Присутствовали несколько чиновников, важный строительный подрядчик, итальянский инженер-осветитель по фамилии Джакопоцци и еще с полдюжины людей. Марк не понимал, почему его сюда пригласили: как художника или как коммерсанта? Но в любом случае оказанное доверие льстило.

Они собрались в столовой. Совещание открыл представитель самого премьер-министра:

– Месье, мы собрались здесь в связи с одним чрезвычайно важным проектом, и я вынужден просить вас, чтобы вы никогда и никому не раскрывали детали нашего обсуждения. Над Парижем нависла новая страшная угроза. С ней уже столкнулся Лондон, и со временем она будет только расти. Говорю я, само собой, о бомбардировках с воздуха. – Оратор выдержал эффектную паузу. – За три года с начала войны в ратном деле изменилось многое, но развитие воздушных боев поистине колоссально. Когда мы начинали, у нас было всего несколько аэропланов, в основном для разведывательных целей, и если использовались бомбы, то это были обычно гранаты или адаптированные снаряды, которые пилоты или их помощники бросали рукой из открытых кабин. Однако теперь крупные германские бомбардировщики «гота» поднимают сотни килограммов бомб и могут достигать высоты шесть километров, где нашим истребителям трудно или почти невозможно атаковать их. Мне не нужно объяснять присутствующим высочайшую значимость Парижа – его истории, художественных ценностей и культуры – для Франции и всего мира. Париж должен быть защищен. Но мы не так далеко от германских рубежей. Флотилия бомбардировщиков «гота», совершающая рейды ночь за ночью, может причинить непоправимый ущерб, и давайте не забывать, что в данном случае мы говорим не только о разрывах бомб, но и о пожарах, которые могут последовать за ними. Мы можем стрелять в небо, наши доблестные авиаторы могут преследовать эти бомбардировщики на истребителях, однако весь накопленный на сегодняшний день опыт доказывает, что крупные бомбовые рейды трудно остановить. А раз мы не в силах их остановить, то нужно обмануть их.