Королева войны - Феликс В. Крес

— Вижу, что помешал, — наконец сказал он, но не стал добавлять «прошу прощения». — Я хотел кое о чем поговорить, но не знаю, стоит ли.

Она жестом предложила ему сесть.

— А о чем ты хочешь поговорить, ваше благородие?

Анесса любила Готаха примерно так же, как Готах Анессу.

Он невольно вздохнул.

— Честно говоря, не знаю, хочу ли до сих пор. Но может быть, Жемчужина, я должен хотя бы раз сказать о том, что, собственно, о тебе думаю. — Только Кесу он когда-то называл «госпожа», остальные невольницы были для него самое большее «Жемчужинами». — Это не имеет никакого значения, но будет честно с моей стороны.

Она улыбнулась, но улыбка ее не была теплой.

— Ну хорошо, — позволила она. — Лишь бы только ты не пожалел, ваше благородие.

— Пожалел? А почему?

— Потому, ваше благородие, что ты уже несколько раз оказывался довольно опрометчив в своих суждениях. Ты мне не особо нравишься, господин, — совершенно искренне заявила она, — но мне всегда хотелось бы ценить твою мудрость и знания. Второе действительно огромно. Но с первым бывает по-разному.

Он поднял брови.

— В самом деле?

— В самом деле.

Она больше ничего не сказала, и он понял, что теперь его очередь. Однако она заставила его задуматься. Он понимал, что у него немалое предубеждение к этой женщине, что ограничивало достоверность его оценок.

— Собственно, я хотел сказать то же самое или нечто подобное. Я ценю твой живой разум, Жемчужина, ты умеешь быть проницательной и воистину незаменимой. Но где-то, совсем неглубоко, скрывается отвратительная женская праздность.

— А почему бы и нет, ваше благородие? Я вправе иметь какой-то недостаток. Я наверняка самая дорогая невольница Шерера. В лучшем дартанском невольничьем хозяйстве создали драгоценность, какой не было уже давно, и трудно предположить, чтобы сразу появилась другая, похожая.

— Может, она появилась где-то в другом месте… Ты наверняка догадываешься, первая Жемчужина, насколько мне интересна твоя цена?

— Я таскаюсь с мужчинами, потому что мне нравится. — Ей также нравилось вести себя чуть вульгарно. — Но я всегда знаю, к чему стремлюсь и как нужно поступить, ваше благородие. Я не Хайна, которая может вдруг обидеться на все на свете и будет сидеть в своей комнате, думая: «Все равно мне за ней не уследить». И получит за это по морде.

— Ты ее ударила?

— Не я. Кого, Хайну? Я только однажды пробовала, и мне до сих пор больно при одном воспоминании, — едко заметила она. — Правда, это всего лишь собака, но очень хорошо выдрессированная. Ваше благородие, ты пришел поговорить со мной о чем-то важном? — прямо спросила она. — Если так, то говори, в конце концов.

Готах помолчал, размышляя.

— Нет, Жемчужина, — сказал он. — У меня нет никаких серьезных дел. Вернее, есть дело, но только одно. Я скоро уезжаю, может быть, даже завтра до полудня, и хотел попрощаться. Неизвестно, что может случиться, и позже возможности может не быть.

— Уезжаешь? Ну да, то, что происходит сейчас в столице, не твое дело, мудрец Шерни… Что ж, прощай, ваше благородие. Мы ведь не станем плакать из-за расставания?

— Нет, Жемчужина. Плакать мы не будем.

Посланник пошел к Хайне.

Черная Жемчужина стояла на страже в проходной комнате, из которой вели три двери в комнаты княгини-регента. При виде Готаха, о котором доложил всадник из отряда Эневена, стоявший в коридоре, она подняла взгляд.

— Это самый пустой и тихий дворец во всем Шерере, — слабо пошутил посланник, если это вообще было шуткой.

— Здесь почти вся прислуга из Сей Айе. Но этот Дом впитывает людей, словно сухой песок воду. Его построили с мыслью не об одной обитательнице и ее невольниках, но о сотнях гостей, придворных и просителей.

С недавнего времени Хайна не носила свою ярко-красную накидку. Поверх кольчуги на ней был светло-зеленый мундир, немного похожий на мундир легионера империи. Но высокие сапоги, черная, вышитая золотом юбка, а прежде всего два пояса на бедрах были такими же, как и раньше.

— В зеленом ты еще красивее, Хайна.

— Правда? Но это не мой выбор, ваше благородие. Старая традиция, а для некоторых — предупреждение.

— В самом деле? — удивился посланник. — Не знал, я ничего не слышал о традиционных цветах Жемчужин Дома.

— Скорее традиционных цветах гвардейцев-телохранителей. В Дартане ярко-красный цвет означает войну, а ведь недавно я была воином, охранявшим на войне свою госпожу. Здесь войны нет.

— То есть зеленый цвет означает мир? — удивился Посланник.

Черный был цветом угрозы и траура, княжеский алый и королевский пурпур — цветами власти. Но о значении других цветов Готах ничего до сих пор не знал. Впрочем, они наверняка не у всех означали одно и то же. У различных закрытых элитарных кланов — хотя бы таких, как обученные сражаться гвардейцы — имелись свои традиции.

— В мирное время носят все цвета, — улыбнулась Хайна. — Кроме красного и светло-зеленого. Светло-зеленый — это предупреждение.

— О чем?

— О том, ваше благородие, что я здесь и на страже, — слегка язвительно ответила Хайна. — Что меня придется убить, прежде чем что-то дурное случится с моей госпожой, и это вовсе не обязательно должно быть покушение на ее жизнь. Я не могу носить этот цвет без разрешения княгини, поскольку он говорит от ее имени, не от моего. И говорит он примерно следующее: «Кем бы ты ни был, считайся с тем, что стоящая рядом со мной женщина-гвардеец может убить тебя даже за одно неосторожное слово». Я отговаривала ее от этого.

— Почему? — слегка ошеломленно спросил Готах.

— Потому, ваше благородие, — девушка все еще слегка улыбалась, — что на самом деле это цвет страха. Он говорит о том, что меч верной телохранительницы — последний аргумент, какой только есть. Я сказала об этом княгине, но она не изменила своего решения. Этот цвет, — добавила она, — делает невозможным какой бы то ни было серьезный разговор, а тем более спор. К княгине-регенту теперь можно приблизиться только во главе отряда вооруженных рыцарей, намереваясь применить силу.

— И ее высочество велела тебе носить этот цвет?

— Да.

— Я могу к ней войти? Собственно, я пришел поговорить с тобой, но, может, мне лучше начать с княгини.

— Я доложу о тебе, ваше благородие.

— И будешь присутствовать при разговоре? Страшно сказать, но может дойти до спора между ее королевским высочеством и мной…

Хайна рассмеялась.

— Тебя, ваше благородие, не должно волновать, что я ношу. Это не для тебя. Подожди, я о тебе доложу. Но не слишком рассчитывай, что тебя примут. Эзена… ее королевское высочество со вчерашнего дня о чем-то размышляет, разговаривает сама с собой, как это у нее бывает, и в задумчивости рвет скатерть на длинные, очень ровные полосы… Подожди, я сейчас вернусь.