Ведущий в погибель - Надежда Попова

Под низким потолком среди близких стен было душно, и пламя светильника горело едва-едва, освещая лишь крохотную часть пути; кое-где пробившиеся сквозь камень длинные корни, похожие на встрепавшееся волокно, изредка задевали лицо, заставляя жмуриться, а облегающая со всех сторон тишина вскоре стала казаться громозвучным гулом, лишающим слуха…

– Стоять.

Едва слышный шепот фон Вегерхофа Курт разобрал с трудом, скорее догадавшись о том, что было сказано, когда стриг внезапно остановился, вынудив встать на месте всю их маленькую процессию. Мгновение он не двигался, и оглушительная тишина навалилась всей силой, давя крепче, чем каменные узкие стены вокруг.

– Он впереди, – коротко выговорил фон Вегерхоф, и фогт вздрогнул. – Назад. Живо.

Курт развернулся, едва не споткнувшись в темноте; светильник за его спиной бросал длинную тень, заставляя скользить по каменному полу его искаженное темное подобие. Шаги людей позади звучали громко, слишком громко, наверняка слышимые тому, чью поступь было не различить и кто приближался теперь неотвратимо, отрезав им путь к свободе и жизни.

Рычаг на стене он рванул на себя торопливо, отступив от раскрывшегося прохода; сверху доносился мерный стук, замешанный на ругани и криках, яснее прочих примет говоривший о том, что наемники все еще по ту сторону массивной укрепленной двери. Поднявшись по ступеням, Курт осторожно приблизился к ней, оценивая состояние петель и засова; в створку с грохотом ударило что-то тяжелое, донесся хруст разбитого дерева и долгое, нечленораздельное упоминание Девы Марии в непристойном окружении.

– Мы в западне, – равнодушно сказал фон Люфтенхаймер; Курт обернулся.

– Мы еще живы, – заметил он ободряюще, и фогт пожал плечами:

– Это и есть самое страшное, майстер инквизитор.

– Ну, Эберхарт, – возразила Адельхайда, быстрым, хотя и все еще неверным шагом идя вдоль стен и зажигая одну за другой многочисленные свечи. – Dum spiro, spero[198], помните?

– По крайней мере, я умру самим собой, – вздохнул тот, остановившись у чаши с водой, убегающей через каменный край в отверстие у пола. – Это уже немало.

– А я намерен выжить, – возразил Курт, отчаянно жалея об утраченных арбалетах. – Александер, как, по-твоему, если на его птенцов воздействует сила Креста – сам Арвид подвержен ей?

– Если ты надеешься на святость этого места – напрасно, – откликнулся стриг, закрыв проход за собою и сбросив тело Хелены на пол чуть в стороне от двери. – Часовня осквернена. Верно, Эберхарт? Наверняка, убив вашего капеллана, он именно это и сделал – хоть бы и par principe[199].

– Что-то они там притихли, – вмешалась Адельхайда, установив светильник в неглубокую нишу в дальней стене, и остановилась в стороне от алтаря, зябко кутаясь в фогтов камзол. – Обыкновенно это не означает ничего хорошего.

– И Конрад здесь, – тихо заметил фон Вегерхоф, медленно приблизясь к двери. – Чувствую его. Лучше отойди оттуда, Гессе…

Курт успел сделать один шаг от тяжелой створы, когда последние слова стрига потонули в звоне стекла – витраж под потолком разлетелся мелкими разноцветными брызгами, искрящимися в свете огня, и в часовню, словно вихрь пыли при порыве бури, сквозь маленькое круглое окошко влетело нечто темное, похожее на клочок темноты в мире света.

Конрад упал на пол, перекатившись через плечо и поднявшись на ноги за мгновение – за мгновение до того, как фон Вегерхоф метнулся навстречу, выдернув на ходу меч. Лицо птенца было искажено злостью – настолько человеческой, простой, понятной, привычной, что на миг забылось и то, кем является это существо, и все то, на что оно способно; этот миг Курт пребывал в готовности броситься вперед, вторгнувшись в начавшийся бой, в каковом, как показал опыт, и он все же чего-то стоит. Просторная замковая часовня – это не коридор, где не развернуться, здесь и шансов больше…

Часовня…

Сила Креста, способная противостоять этой твари…

«Часовня осквернена»; «если надеешься на святость этого места – напрасно»…

Резать на веревки алтарное покрывало…

Чаша с водой…

«Есть простая вода и есть ты»…

Алтарь уже дрожал, подвигаясь с места, когда Курт бросился к каменному престолу и сдернул тяжелое бархатное покрывало, загремев разлетевшейся по полу богослужебной утварью, мысленно принеся извинения Высокому Начальству за столь бесцеремонное обращение с Его имуществом. К каменной чаше у входа он рванул мимо дерущихся, едва не угодив под клинок кого-то из них, не успев даже заметить, чей именно; не тратя времени на то, чтобы снять четки, Курт с ходу сунул руку в воду, не задумываясь уже над тем, верит ли сам в действенность создаваемого им в этот момент оружия.

– In nomine Patris…

Алтарь уже начал открывать темную пасть прохода, когда с последним произнесенным словом Курт швырнул покрывало в чашу, прижав негнущийся ком кулаком. Не дожидаясь, пока полотно намокнет полностью, он выхватил потяжелевший бархат, заплескивая пол вокруг, и, на ходу закручивая его в неплотный жгут, бросился вперед, ударив почти наугад, не особенно заботясь о том, кого из противников заденет.

Конрад споткнулся на выпаде, выронив оружие и схватившись за лицо ладонями, и из его горла вырвался даже не крик – вой пополам с шипением; на долю мгновения Курт застыл, все еще не веря в то, на что сам же надеялся, и ударил снова – от души, с потягом, словно exsecutor, бичующий заключенного. Птенец согнулся, когда полотно угодило по ребрам, вмиг промочив сукно его одежды, и фон Вегерхоф саданул его ногой под челюсть, подбросив противника над полом и отшвырнув далеко прочь. Тот ударился о стену, повалился и остался лежать без движения, безвольный, похожий на большую тряпичную куклу; стриг метнулся вдогонку, занеся меч для удара, и внезапно отпрянул, когда у его ног глубоко в камень ударил арбалетный болт.

– Даже не помышляй об этом, – явственно прозвучал подчеркнуто спокойный голос во внезапно наступившей тишине.

Стриг замер подле лежащего на полу тела с занесенным над ним оружием, глядя на Арвида, – тот стоял еще по пояс в открывшемся проходе; в опущенной руке был зажат разряженный только что тяжелый арбалет, а в другой, поднятой, в сторону фон Вегерхофа смотрел еще один стальной наконечник.

– Прочь от него, – четко выговаривая каждое слово, приказал Арвид. – Опусти клинок и отойди. Нет, – чуть повысил голос он, когда стриг приблизил острие меча к открытому горлу Конрада; арбалет подвинулся в сторону, и Фон Вегерхоф остановил руку, когда наконечник уставился на Адельхайду. – Я попросил сделать простую вещь – три шага назад. Это стоит ее жизни?

– Смерть одного из вас стоит не одной жизни, – отозвался стриг, и Арвид поднял брови в показном изумлении: