Стая - Франк Шетцинг

— Джек Вандербильт, — представился он. — Не ждите комплиментов от человека моей комплекции, — пробулькал Вандербильт. — Но разве не чудесно, доктор Кроув, что вы наконец-то получили возможность превратить в радостное ожидание все ваши надежды и страхи, тщетно излучаемые в космос.

Ли произнесла короткое вступление, изложив то, что и так все знали. Что США в ходе закрытого заседания ООН единогласно получили мандат на ведущую роль в борьбе против неведомой силы. Япония и некоторые страны Европы за это время пришли к тем же выводам, что и команда «Шато»: угроза человечеству исходит не от людей, а от чужой формы жизни.

— Мы стоим на пороге открытия средства, которое иммунизирует людей против токсинов водорослей-убийц, но ещё не справились с побочными действиями, между тем уже появляются крабы с мутировавшим возбудителем. В большинстве затронутых стран разрушена инфраструктура. Америка охотно берёт на себя ответственность, но, к несчастью, мы оказались не в состоянии защитить свои собственные побережья. Между тем черви скапливаются на материковых склонах и — что ещё хуже — у вулканического острова Ла-Пальма, где доктор Фрост и доктор Борман сейчас пытаются очистить заражённые склоны своего рода глубоководным пылесосом. Что касается китов: сонарные атаки ничего не дали, поскольку действия животных подчинены власти чужого организма. Но даже если бы китов удалось отогнать, опасность метановой катастрофы не исчезнет, а Гольфстрим не восстановит своё движение. Борьба с симптомами не решает проблемы, а к причине мы пока не подобрались, поскольку все подводные операции систематически прерываются. Мы больше не получаем сведений о том, что происходит на глубине. Мы теряем один за другим глубоководные кабели. В итоге мы стали слепы и глухи. Надо спокойно признать своё поражение. — Ли сделала паузу. — Кого мы должны атаковать? Какой смысл в борьбе, если Ла-Пальма рухнет и водная гора накроет берега Америки, Африки и Европы? Короче, мы не можем больше сделать ни шагу, пока не узнаем своего противника лучше, а мы пока не знаем его вообще. Поэтому смысл нашей миссии состоит не в борьбе, а в переговорах. Мы хотим установить контакт с чужой формой жизни и склонить её к тому, чтобы террор против человеческой расы был остановлен. По моему опыту, можно договориться с любым противником, а многое указывает на то, что он находится где-то здесь — в Гренландском море. — Она улыбнулась. — Мы возлагаем надежды на мирное решение. Поэтому я рада сказать «добро пожаловать» последнему члену нашей экспедиции — доктору Саманте Кроув.

Кроув упёрлась локтями в стол.

— Спасибо за столь милое приветствие, — она метнула в сторону Вандербильта короткий взгляд. — Как вы уже, наверное, знаете, поиск внеземного разума до сегодняшнего дня не принёс каких-нибудь успехов. При космических расстояниях в миллиарды световых лет слишком мала вероятность послать сигнал в нужную сторону так, чтобы его восприняли. По сравнению с этим наше положение здесь несколько лучше. Во-первых, многое говорит в пользу того, что другие есть. Во-вторых, у нас есть представление, где они живут, а именно, в океане и, возможно, прямо под нами. Но даже если они живут на Южном полюсе, сильный звуковой импульс из Арктики дойдёт и туда. Это обнадёживает. Но главное то, что мы уже имеем контакт. Уже несколько десятилетий мы посылаем в их жизненное пространство послания. К несчастью, содержание этих посланий — разрушение. Поэтому они не отвечают на них, а без комментариев переходят к террору против нас. Это очень неприятно. Но давайте освободимся от негативных чувств и увидим в терроре шанс.

— Шанс? — удивился Пик.

— Да. Давайте примем его за то, что он есть, — за послание чужой формы жизни, из которого мы можем заключить, что она мыслит.

Она положила ладонь на стопку скоросшивателей:

— Я тут подготовила приблизительный план наших действий. Вместе с тем, я хотела бы вас предостеречь от надежды на быстрый успех. Каждый из вас в последние недели думал над вопросом, кто же там сидит, насылая на нас семь казней египетских. Вы уже видели голливудские фильмы «Контакты третьего рода», «Е.Т.», «Чужие», «День независимости», «Бездна» и так далее. В них мы имеем дело либо с монстрами, либо со святыми. Вспомните хотя бы такую заключительную сцену: небесные существа спускаются, чтобы повести нас к лучшему, светлому будущему. Дело приобретает религиозный оборот. За ним мы забываем о чужеродности другого разума.

Кроув замолчала, чтобы её слова оказали своё действие. Для начала она решила очистить головы участников экспедиции от вздора.

— В научной фантастике инопланетяне почти всегда являются преувеличенным выражением человеческих надежд и страхов. Чужие в «Контактах третьего рода» символизируют нашу тоску по утраченному раю. В основе своей они ангелы и ведут отдельных избранных к свету. Собственная культура этого внеземного никого не интересует. Они обслуживают наши простейшие религиозные представления. Всё в них глубоко человеческое, поскольку придумано человеком. В «Дне независимости» инопланетяне злые — по нашим представлениям. Хорошее и плохое — это ценности, постулированные человеком. Нам трудно представить, что другие не разделяют наши оценки. Для этого даже в космос не надо выходить: каждая нация, каждая человеческая культура имеет «чужих» прямо за порогом, по ту сторону границы. Пока мы не осознаем это, нам не добиться коммуникации с чужим разумом. Поскольку нет общего базиса ценностей, нет универсального Добра и Зла, возможно, нет и совместимого средства общения.

Кроув передала стопку скоросшивателей Йохансону, сидящему рядом, и попросила раздать экземпляры.

— Если мы хотим действительных контактов с «чужими», нам стоит представить государство муравьев. Муравьи высокоорганизованы, но не разумны. Но представим, что разумны. Тогда бы мы стояли перед задачей обмена информацией с коллективным разумом. Там поедают больных и раненых сородичей, не мучаясь угрызениями совести, ведут войны, не понимая нашей идеи мира, а обмен и поедание экскрементов для них священнодействие — короче, их разум функционирует иначе, чем наш, но ведь функционирует! Теперь пойдём на шаг дальше: представим себе, что чужой разум мы, может быть, просто не признаём таковым! Леон, например, хотел бы знать, разумны ли дельфины, и вот он устраивает для них тесты, но всегда ли приводят они его к уверенности? И наоборот, как нас видят другие? Ирр борются с нами, однако считают ли они нас разумными? Надеюсь, я ясно выражаюсь. Приближение к Ирр не удастся нам до тех пор, пока мы наше понимание ценностей рассматриваем как универсальное. Мы должны редуцировать себя до того, чем мы действительно являемся: одной из многих возможных форм жизни.

Кроув заметила оценивающий взгляд Ли, устремлённый на Йохансона. Интересный расклад на борту, подумала она. Ещё она заметила, как переглянулись Джек О’Бэннон и Алиса Делавэр, — и тут же поняла, что между ними что-то есть.

— Доктор Кроув, — сказал Вандербильт, листая свой экземпляр материалов. — Что, по вашему мнению, вообще такое — разум?

— Счастливый случай, — ответила Кроув. — Результат многих совпадений. Сколько определений вы хотите услышать. Некоторые считают, разум — это то, что в культуре оценивается как существенное. Сколько менталитетов и культур, столько и определений. Одни исследуют основные процессы духовной деятельности, другие пытаются измерить разум статистически. Потом, вопрос: разум — дело врождённое или приобретённое? В начале двадцатого века существовал такой взгляд, что разум отражается в способе преодоления специфических ситуаций. Сегодня некоторые опять определяют разум как способность приспособления в изменяющихся обстоятельствах. Исходя из этой точки зрения, разум не врождённое свойство, а благоприобретённое. Многие, напротив, считают, что разум является врождённой способностью, которая помогает нам применять мысль ко всё новым ситуациям. По их мнению, разум есть способность учиться на опыте и приспосабливаться к требованиям окружающей среды. И ещё есть одно красивое определение: разум есть способность спрашивать, что такое разум.