Василий Шульгин. Судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Впоследствии тюремные знакомства позволили Шульгину завязать тесные отношения со многими писателями.

Шли дни и годы. Однажды до тюрьмы донесся протяжный стон заводских гудков. Что это означало, никто не догадался. А это умер Сталин. Вскоре стало ясно, что героический мобилизационный период российской истории закончился. Показательно, что за 20 дней до смерти Сталин подписал постановление правительства о начале работ над ракетой Р-7, на которой в 1961 году полетел первый в мире космонавт Юрий Гагарин.

Сразу же после кончины Сталина в сентябрьском номере американского журнала «Нейшнл бизнес» за 1953 год в статье Герберта Гарриса «Русские догоняют нас…» отмечалось, что СССР по темпам роста экономической мощи опережает любую страну и что в настоящее время темп развития СССР в 2–3 раза выше, чем США.

Кандидат в президенты США Эдлай Стивенсон оценивал положение таким образом, что если темпы производственного роста в сталинской России сохранятся, то к 1970 году объем русского производства в 3–4 раза превысит американский.

Но сталинский период не мог продолжаться без Сталина.

В декабре в характеристике Шульгина, данной начальством тюрьмы, указывалось: «Политических убеждений не изменял, оставаясь ярым ненавистником коммунистов и Советского строя».

Соответственно, Судебная коллегия по уголовным делам Владимирского областного суда отказала Шульгину в досрочном освобождении.

И только в сентябре 1956 года по указу Президиума Верховного Совета СССР Шульгин был досрочно освобожден из заключения. Ему было 78 лет.

Ему вернули его скудное имущество — обручальное золотое кольцо и еще одно тонкое золотое, 350 хорватских кун и один югославский динар, которые можно было положить лишь в нумизматическую коллекцию. Изъятые при аресте рукописи и всё, написанное им в тюрьме, ему не вернули. Он не знал, что их сожгли, и долго добивался возвращения.

Кем же стал Шульгин, выйдя на свободу?

Его социальный статус определился быстро — писатель. За плечами были известные книги, политическое и тюремное прошлое Василия Витальевича вызывало к нему большой интерес интеллигенции. На дворе стояла хрущевская «оттепель», сталинская политическая система была подвергнута остракизму.

Вот письмо известного писателя Корнея Чуковского председателю Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову, из которого видно, что верхний слой творческой интеллигенции стал поддерживать нашего героя.

«Дорогой Климент Ефремович!

Прошу вас принять участие в судьбе одного старика, имя которого когда-то звучало враждебно для нас. Речь идет о бывшем правом депутате Государственной Думы. Это Василий Витальевич Шульгин, автор книг „Дни“ и „1920-й год“. В настоящее время ему больше восьмидесяти лет; он давно осознал свою вину перед Советским государством и отбыл назначенное ему наказание (одиннадцать лет тюремного заключения в городе Владимире).

Сын известного русского писателя Леонида Андреева сообщил мне недавно, что В. В. Шульгин в настоящее время со своей больной женой живет в инвалидном доме города Владимира и что он работает над продолжением своего исторического романа „Янош Воронецкий“. Люди, знающие этот роман, отзываются о нем как об очень талантливом произведении. Роман повествует о русско-славянских связях в XVI–XVII вв. — тема жгучая и очень актуальная.

Первые части этого романа находятся, очевидно, в архивах КГБ (рукописи были в разное время — с 1945 по 1948 — изъяты у Шульгина и, по-видимому, присоединены к материалам его „Дела“).

Полагая, что талантливый роман на такую важную, патриотическую тему был бы чрезвычайно полезен советским читателям, я обращаюсь к Вам с просьбой — дать указания в соответствующие инстанции, чтоб эти рукописи были разысканы и чтоб престарелому автору была предоставлена возможность дальнейшей работы над ними.

Адрес В. В. Шульгина: г. Владимир (обл.), Дом инвалидов.

„5“ июня 1958 г.

Писатель Корней Чуковский

Москва, К-9, ул. Горького, 6, кв. 89»[531].

Особенность ситуации заключалась в том, что во время «оттепели» власти нуждались в поддержке интеллигенции, и обращение писателя означало, кроме прочего, использование этого не афишируемого обстоятельства.

Но, увы, рукописи все-таки горят!

Освободили Шульгина сентябрьским солнечным днем. Он не мог наглядеться на желтые березы, красные осины и темно-зеленые ели, которых не было на Украине. Всю дорогу до Гороховца он наслаждался видом русской природы и про себя декламировал:

Обитатель дома инвалидов был не простым «дедушкой» (так его звал персонал), а по-прежнему оставался политической фигурой. Поэтому ему позволили то, чего не позволяли другим. Например, разрешили пригласить к себе на постоянное жительство жену Марию Дмитриевну, которая тогда обитала в Венгрии, будучи высланной из Югославии. Для их проживания выделили отдельную (!) комнату в доме инвалидов (в городе Гороховце), чего никогда не бывало; немногие семейные пары жили здесь в разных палатах. Правда, первоначально между областным КГБ, не упускавшим Шульгина из виду, и директором дома возникло недопонимание: Шульгину в первый день по прибытии объявили, что никаких отдельных помещений для него не будет, и тогда он смиренно объявил голодовку. После легкого волнения директор дома инвалидов всё уладил.

Встреча с Марией Дмитриевной, которую Шульгин не видел 12 лет, случилась в начале декабря. Шел сильный снег. Вдруг объявляют: «Ваша жена приехала!» Шульгин торопливо вышел на улицу — у машины стояла женщина и смотрела в его сторону. Увидев его, она опустилась на колени в снег. Это была она, Марийка, отважная радистка и пулеметчица, которую когда-то он впервые увидел на Тендре загорелой, юной, с блестящими губами.

Им жилось трудно, не было денег; Мария Дмитриевна продавала привезенные с собой вещи. От немцев приходили посылки, которые тоже продавали. Одна посылка с одеждой пришла из Америки, от группы русских писателей.

Шульгины, впрочем, не раскисали. Они подолгу гуляли, уходили по мосту за Клязьму и бродили по лесу.

Потом Шульгиных перевели в дом инвалидов во Владимир, и у писателя появился собственный письменный стол, чего не было с 1945 года.

Начался последний период его долгой жизни. Сколько он мог продлиться? Шульгин был в таком возрасте, когда личное время воспринимается как соседствующее с Вечностью и даже некая часть Вечности. Он не мог не размышлять о своей странной судьбе. Что в ней было главным?

Ему было все внове и интересно, потому что этой страны он не знал. Она победила казавшихся непобедимыми немцев, восстановила разрушенное хозяйство, обладала атомным оружием. Она совсем мало походила на имперскую Россию и на нэповский Советский Союз. Но вместе с тем это была его страна.