Апокриф - Владимир Гончаров

Тиоракис догадывался почему не слишком желанная для него роль главного звена в «коротком плече» между «заказчиком» и Острихсом досталась именно ему. Начать хотя бы с того, что был он более чем проверенным кадровым сотрудником. И не только проверенным, но даже заслуженным. Об этом свидетельствовала не только почетная медаль, которую мог заработать любой гэбэровец, без серьезных взысканий отпахавший на ведомство положенное число лет, но и серьезный боевой орден за ту старую уже историю с баскенскими террористами, в которой Тиоракис проявил способность во имя выполнения порученной миссии перешагнуть через такое, от чего у иного мозги свернулись бы набекрень. Опять же: офицер, присяга, все такое… Мамуля не зря упомянул об этом. Одновременно, весьма полезным выглядело то обстоятельство, что его подвиги здесь уже давно забылись, тем более что о них и так мало, кто знал. Все многочисленные, в основном, университетские знакомства, которые он имел когда-то, были давно оборваны, и по прошествии многих лет вряд ли кто из прежних приятелей смог бы узнать его в лицо. Наконец, он длительное время проработал за границей по легенде и под чужим именем, почти не поддерживая контактов на родине, и поэтому при соблюдении минимальной осторожности имел минимальные шансы оказаться кем-то и как-то случайно расшифрованным в своей новой роли. То обстоятельство, что он был одногодком человека, с которым предстояло войти в плотный контакт, тоже играло в пользу его кандидатуры: ровесничество давало дополнительные возможности для достижения взаимопонимания с «объектом».

— Но самое главное, — сказал во время их памятной встречи Мамуля, формулируя задание для Тиоракиса, — вы у нас чрезвычайно обаятельный. Во всяком случае, способны это обаяние замечательно сыграть. Вот и у меня в любимчиках ходите. Так уж постарайтесь и «Чужого» обработать. А?

Влезть, по возможности, в сердечные друзья к Острихсу — было, разумеется, только первым шагом. Далее требовалось забраться к нему в душу, понять, за какие струны там нужно дергать, чтобы заставить его играть в своем оркестре.

«Смог же в свое время Хаардик Фантес подойти к нему на мягких лапах, — рассуждал Тиоракис, обдумывая наедине с собою план действий. — В этом он сработал просто гениально! Другое дело, что в реализации своих идей священник оказался сущим ребенком и тут же напоролся на вилы в виде папаши Дрио. Но мне-то папаши Дрио не страшны! А вот принципиальная возможность поставить «Чужого» под управление — это существенно. Правда, с тех пор много воды утекло. Он может оказаться совершенно другим человеком. Хотя, судя по досье… Да что там! Судя по всему, — остается записными идеалистом… В отличие от меня, например. Я уже — не записной, во всяком случае. Не был бы он идеалистом — давно бы плавал на леденцовой лодке по молочной реке меж кисельных берегов, и мы бы с шефом еще к нему на доклад ходили! Точно — идеалист! А на что у нас клюют идеалисты? На идеализм! По собственному опыту знаю. Только нужно ему наживку подобрать. Идеализм, ведь, тоже разный бывает. Времени только больно мало для проб. От силы полгода. Дальше парламентские выборы и к этому времени он должен прочно стоять в строю. А если нет? Вот уж очень бы хотелось этого самого «нет» — избежать. В противном случае, как совершенно определенно дал понять Мамуля, придется «Чужого» достаточно жестко изымать из политического расклада…»

* * *

Слегка затемненные очки уже почти перестали раздражать и мешать, а вот молодая еще борода противно щекоталась где-то внутри себя, и приходилось сдерживаться, чтобы поминутно не залезать в нее пальцами и не расчесывать ставшую труднодоступной кожу. «Еще немножко, и я приобрету внешний вид классического вольнодумца: небрежные космы на голове, нерегламентированная растительность на роже и интеллигентский «велосипед» на носу… То ли вольный журналист из неправительственного издания, то ли молодой профессор философии, то ли студент-перестарок…» — так оценивал свою маскировку Тиоракис, разглядывая себя в зеркале маленького туалета в хвостовой части самолета. Из-за обшивки доносилось монотонное сипение турбин, уже три часа несших крылатую конструкцию к Хаспиру — главному городу административного кантона Ограсса Южная. Вот-вот должны были объявить снижение, и Тиоракис, еще раз глянув в зеркало, открыл дверь и отправился на свое место.

В Хаспире уже недели две обретался Острихс со своей небольшой «свитой», и Тиоракису необходимо было сделать попытку войти в эту разношерстную компанию, так сказать, с ходу. Времени на раскачку и наступление с дальних подступов не имелось. Поэтому легенда, с которой Тиоракис летел к месту начала операции, предоставляла ему возможность действовать максимально свободно, без лишних церемоний.

Он — журналист-любитель. Когда-то, по настоянию родителей получив юридическое образование, так и не смог найти себя в этой скучной профессии. Пробовал стажироваться на адвоката, недолго поработал клерком в нотариальной конторе, затем попытался прибиться к юристам-корпоративщикам… везде тоска. Однажды он решил, что настоящее дело его жизни — журналистика. Начал писать и проявил в этом деле завидное упорство, но его писания ни одному изданию не пришлись ко двору и соответственно не приносили никакого дохода. От бедствования спасала неплохая рента, которую имели родители, любившие непутевого сына и обеспечивавшие его необходимым минимумом для относительно комфортного существования. В конце-концов оба родителя умерли, и с недавних пор в распоряжении непризнанного светила журналистики оказался кругленький капиталец, составлявший основу той самой ренты. Согласно легенде, Тиоракис (он же Воста Кирик) со всем пылом нерастраченного идеализма решил пустить родительское наследство на создание собственного ежемесячника весьма эклектической направленности, шеф-редактором и основным автором которого собирался стать сам. На имя Восты Кирика всего неделю назад было зарегистрировано свежеиспеченное издание под названием «Независимое обозрение» (никак не меньше!), и даже снят под «редакцию» крохотный офис. Два сотрудника — секретарь и уборщица — составляли весь его штат. А сейчас он летел как бы в свою первую журналистскую командировку, в которую, по праву босса, отправил себя сам. Целью вояжа виделся сбор материала и написание обширной статьи для премьерного номера журнала. Предметом исследования должен был стать Острихс Глэдди, как та фигура, которая вызывала последнее время все больший общественный интерес…

* * *

— Ты хороший парень, Воста, но нельзя же быть таким наивным! В тридцать-то с хвостиком лет!

Говоря это, Альгема смотрела на него снисходительно и даже как-то жалостливо.

«Жалостливо — это даже хорошо, — отметил для себя Тиоракис, — у некоторой категории женщин чувство к мужчине развивается из глубинного материнского инстинкта, из желания опекать… А там, глядишь, и привязанность, и самопожертвование… Собственно, вряд ли это нам понадобится. Ладно, посмотрим!»

— Что ты меня все время ребенком пытаешься выставить? Ты, между прочим, на шесть лет младше меня…

— А у меня такое впечатление, что я на тридцать лет старше! — перебила его Альгема. — Твоя затея с собственным журналом это даже не авантюра, это просто какая-то детская ерунда! Игрушка какая-то дурацкая! Причем, явно тебе не по средствам. Ты хоть это понимаешь?