Апокриф - Владимир Гончаров

* * *

— Гордитесь? — спросил Мамуля, вынырнув наконец из своей задумчивости. — Действительно, смелое признание! Я, например, с такой своей ролью просто смиряюсь…

Но, это, скорее всего, возраст сказывается. Так вы действительно не видите в Чужом никакой опасности для государства? Ничего такого в досье вас не насторожило?

— Скорее оно меня несколько разочаровало, господин флаг-коммодор. Я до этого всяких историй про фигуранта наслышался. И что он, дескать, способен в хранилище банка, или, скажем, даже в нашу «шкатулку» войти и взять что угодно, будто воинскую часть может себе подчинить и заставить действовать по своим приказам… и другое в таком же роде. Все оказалось сплетнями и журналистским враньем. Вот, если бы это было правдой, то тогда действительно с него глаз нельзя было бы спускать… А так… Уж больно узко это у него… Ну, может легко заставить кого-нибудь переменить мнение на какой-либо предмет… Однако, как правило, не навсегда, а на время. Ну, может обратить сколько-то человек к вере в Великую Сущность или отвратить от нее… Нам-то какая разница? Очень эффективно может сагитировать за какую-либо партию или политика. Но для того, чтобы это по-настоящему сыграло, все равно нужен доступ к средствам массовой информации, который не так-то легко получить. Да и прямого отношения к государственной безопасности такая агитация вроде бы не имеет. Если он, конечно, не агент иностранного государства. Но, таких данных в досье тоже нет…

Мамуля слушал Тиоракиса, казалось, внимательно, иногда кивая в подтверждение некоторых его слов, но было видно, что он параллельно прокручивает какие-то собственные мысли.

— Все это так, — заключил он, когда Тиоракис закончил свою тираду, — или почти так. Однако есть люди… очень хорошо известные люди, которые относятся к шалостям «Чужого» чрезвычайно болезненно. Для них управление электоратом — альфа и омега существования. Вы же понимаете, о ком я? А тут, представьте, появляется некая самостоятельная сила, которая может в любой момент запросто смешать карты и сделать бесполезными огромные денежные и организационные затраты на завораживание избирателей. Как эти самые люди такое воспринимают? Как опасность катастрофического масштаба, скажу я вам. Правда, наши обожаемые вечные оппозиционеры утверждают, будто партия власти до того отработала систему управления выборами, что внешне демократическая процедура превратилась якобы в фальшивый фасад, и поколебать позиции «Объединенного Отечества» не может никто. Оригинальная мысль, не правда ли? Машина и впрямь надежная. Однако, мало ли мы знаем таких машин, которые ломались в одночасье, иногда, вроде бы, без видимых причин. Такие режимы падали! Да, что я! Сами знаете. А тут есть эдакий «Чужой», который запросто в самый неподходящий момент может сунуться в шестерни нашего волшебного механизма. Или его туда сунут, да так, что он и сам не поймет, как все произошло… А когда такая большая штука в таком большом государстве ломается, грохоту бывает — не приведи Господи! Кстати, я не слишком сомневаюсь, что когда-нибудь это непременно произойдет, но быть при сем «хотя бы мичманом» отнюдь не желаю. Боюсь. Так что, если хотите, можете и меня считать заинтересованным лицом, однако заказ на разработку нашего фигуранта поступил от… — и Мамуля указал кивком головы и глазами сквозь окно, в том направлении, где за хорошо промытым стеклом красовалось старинной архитектуры небольшое здание, в котором находился кабинет главы ФБГБ. — А откуда поступают указания к нему, ясно и без моих комментариев…

* * *

Флаг-коммодор Ксанд Авади действительно побывал вчера у высшего руководителя ведомства и получил совершенно несправедливый нагоняй. Впрочем, к подобным нападкам за многие годы пребывания на своем посту он привык и относился к ним как к неизбежному злу.

Нынешний глава ФБГБ был уже третьим по счету, с которым Мамуле приходилось иметь дело. Одного он переварил еще при прежнем президенте, а этот был уже вторым ставленником нынешнего. По традиции, сложившейся после Шестилетней войны и ухода в мир иной блаженной памяти Кафорса, который представлял собою последнего настоящего профессионала на этой должности, сей многотрудный пост доверялся исключительно креатурам президента и при этом верным сынам «Объединенного Отечества». Глубоких познаний в области проведения спецопераций, мало-мальского опыта оперативной работы, или отличных аналитических способностей от таких кандидатов не требовалось. В их задачу входило обеспечение вполне определенного политического направления деятельности ведомства. Что касалось технического исполнения соответствующих заказов — так это как раз отдавалось на заботу специалистов, вроде Ксанта Авади, Тиоракиса и прочих, которых держали на коротком поводке и запросто увольняли в случае проявления излишней строптивости или недостатка лояльности.

В соответствии со своей философией Мамуля не видел ничего оскорбительного в таком положении вещей и честно служил Его Величеству Балансу, на рычагах которого лица, возглавлявшие ФБГБ, были таким же мелким разновесом, как и он сам. Собственная жизненная концепция вовсе не обязывала Ксанта Авади любить свое начальство, и он мог позволить себе роскошь спокойно презирать его, если оно того заслуживало с точки зрения профессионала. В то же время, будучи человеком военным, причем старой школы, он не мыслил себя вне субординации. Мамуля мог и умел спорить с руководством, но если не удавалось отстоять свою точку зрения, он не представлял для себя возможности отказаться от исполнения даже совершенно дурацкого приказа. В таких случаях начальник Пятого департамента видел свою профессиональную задачу в том, чтобы, проявив лучшие качества спеца, по возможности сгладить негативные последствия идиотского распоряжения.

В начале неприятного разговора в высоком кабинете Ксанту Авади, по обыкновению, пришлось выслушать глупейшую и бесполезнейшую политическую увертюру, без которой в подобных случаях не может обойтись ни один политикан, поставленный руководить делом, в котором он ничего не смыслит. Оно и понятно: надуть щеки, ущучив специалиста в его же собственной теме, трудно, а вот обвинить профессионала в политической близорукости, в непонимании «текущего момента» и других подобных трудноуловимых и малоконкретных прегрешениях — с нашим удовольствием.

Едва сдерживаясь, чтобы не кривиться лицом, Ксант Авади с деланным вниманием воспринимал высокомерное руководящее бульканье: «в то время как президент…», «партия совершает титанические усилия», «важнейшая задача сохранения стабильности…», «возглавляемый вами департамент недооценивает…», «бьете по хвостам, в то время, как нужно работать на опережение…», — и снова: «президент, как гарант конституции…» «Господи! — с тоской думал Мамуля. — Ну, как же они не могут обойтись без этого словоблудия! Ну, на хрена мне все эти его запевы? Ну, неужели нельзя сразу сказать, чего от нас нужно? Что мы, девка нецелованная, чтобы турусы на колесах разводить, перед тем как сказать: «Отдайся!» Нет! Мы — девка опытная, умелая, состоящая на службе и отказать права не имеющая. Все сделаем в лучшем виде! Ну, начнешь ты, наконец, о деле? Ах, вот оно что… Острихс?..

* * *

Анализируя состоявшийся разговор и полученное задание, Ксант Авади довольно легко вычленил основной повод к панике, которая возникла в политическом руководстве страны в отношении не занимавшего никаких постов и не принадлежавшего ни к каким партиям Острихса Глэдди. Его чудачества, как изволил выразиться Тиоракис, за последние три с небольшим года привели к незапланированным проигрышам уже пятнадцати кандидатов от «Объединенного Отечества» на выборах всех уровней. К счастью для правящей партии, Острихс подключался к предвыборной агитации на первый взгляд совершенно случайно, будто из озорства. Почти наверняка можно было сказать, что у него не было какого-либо плана, направленного к реальному изменению давно устоявшегося политический расклада. Просто он вдруг вставал на сторону какого-нибудь кандидата, противостоявшего в данном округе выдвиженцу «Объединенного Отечества» — и участь выборов была решена. Опять же, Острихс не набивался ни к кому со своими предложениями оказать помощь в завоевании электората. Это за ним шла настоящая охота. Он лишь принимал решение, как будет «шалить» в данном конкретном случае.