Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - Питер Франкопан

Для многих иранцев подобное внешнее вмешательство было невыносимо. В ноябре 1941 года собравшиеся толпы скандировали «Долгой жизни Гитлеру» и «Долой русских и британцев!», демонстрируя свое отвращение к тому, что судьбу страны решают солдаты оккупантов[1601]. Это была не война Ирана; споры и боевые столкновения Второй мировой войны не имели отношения к обитателям городов вроде Тегерана и Исфахана, которые с волнением наблюдали, как их страна втягивалась в борьбу между европейскими силами. С этим никто не считался.

Когда ситуация в Иране была урегулирована силой, были приняты меры против французских объектов, оставшихся в Сирии после падения Франции, чтобы исключить возможность их использования против Британии и ее союзников на Ближнем Востоке. Спешно развернутая эскадрилья «Харикейнов» вылетела с британской королевской авиабазы в Хабании, оставшейся в Ираке после Первой мировой, чтобы разнести базы вишистов. Среди участников рейдов во второй половине 1941 года был юный пилот, который потом вспоминал, как во время одного из вылетов застиг воскресную утреннюю коктейльную вечеринку французских летчиков, которые отдыхали с компанией ярко одетых девчонок. Стаканы, бутылки и высокие каблуки разлетелись повсюду, когда налетели британские истребители и открыли огонь. Это было ну очень смешно, написал пилот одного из «Харикейнов», Роальд Даль[1602].

Новости, поступавшие в Берлин в этот период, выглядели по-прежнему хорошо. Советский Союз в отчаянном положении, прорывы в Персии, Ираке и Сирии кажутся неотвратимыми – были все основания полагать, что Германия на пороге череды побед, сравнимых с завоеваниями великих армий ислама VII века или монгольских войск Чингиз-хана и его наследников. До успеха было рукой подать.

Настоящее положение дел довольно сильно отличалось от этого. Поразительно, но любое достижение Германии в Советском Союзе или где-то еще, едва возникнув, оказывалось погребено под грузом проблем. Боевые потери во время продвижения на восток значительно превышали численность подкреплений. Хотя эффектные победы принесли великое множество пленных, это часто достигалось дорогой ценой. По собственной оценке генерала Гольдера, Вермахт потерял более 10 % личного состава в первые 2 месяца боев после начала вторжения, то есть более 400 000 солдат.

К середине сентября их число составляло уже 500 000 убитыми и ранеными[1603].

Стремительный натиск до предела перегрузил линии снабжения. Недостаток чистой воды был проблемой с самого начала, а впоследствии привел к вспышкам холеры и дизентерии. Еще до конца августа самые проницательные стали понимать, что картина не так радужна, как сначала казалось: дефицит предметов быта, таких как бритвенные лезвия, зубная паста, зубные щетки, писчая бумага, иглы и нитки, был заметен с самых первых дней вторжения[1604]. Нескончаемый дождь в конце лета пропитал людей и снаряжение. «Совершенно невозможно как следует высушить простыни, обувь и одежду», – писал один из солдат домой[1605]. Эти новости достигли Геббельса, который заметил в дневнике, что для преодоления трудностей нужны стальные нервы. В свой черед, писал он, «нынешние испытания станут увлекательными воспоминаниями»[1606].

Надежды на Ближнем Востоке и в Средней Азии тоже оказались обманчивы. Несмотря на весь предыдущий оптимизм, Германии нечем было вызвать духовный подъем, которым предполагалось связать Северную Африку и Сирию, Ирак и Афганистан. Перспектива создания значимого присутствия, не говоря уже об установлении контроля, оказалась скорее иллюзорной, чем материальной.

Итак, в свете необычайных территориальных приобретений Германский генеральный штаб решил укрепить мораль, пока Москва колеблется. В начале октября 1941 года генерал-фельдмаршал фон Рейхенау, командующий одной из армий группы «Юг», которая продвигалась в «зону избытка», издал воззвание, чтобы вселить немного мужества в своих солдат. Каждый из вас, провозглашал он торжественно, «знаменосец национального идеала и мститель за все зверства, перенесенные народом Германии»[1607]. Это, конечно, было очень мило, но в то время как люди набивали газетами ботинки, чтобы спастись от холода, было трудно воздействовать красноречием на солдат, которые замерзали насмерть, если были ранены или примерзали к обледенелым прикладам винтовок[1608]. Когда пришел жгучий мороз, такой, что хлеб приходилось рубить топорами, Гитлер с презрением сказал министру иностранных дел Дании: «Если народ Германии утратил силу и готовность жертвовать свою кровь, он должен погибнуть»[1609]. Химические стимуляторы, такие как первитин и метамфетамин, распространявшиеся в огромных количествах среди солдат на пронзающе холодном Восточном фронте, поддерживали куда лучше зажигательных речей[1610].

Серьезные проблемы снабжения также были характерны для наступления. Считалось, что соединение, приближавшееся к Москве, нуждается в 27 поставках топлива поездом каждый день, а в ноябре оно получало 3 в течение всего месяца[1611]. Американские экономисты, следившие за ходом войны, сосредоточились именно на этом обстоятельстве в докладах, озаглавленных «Военно-экономическое положение Германии» и «Проблемы снабжения Германии на Восточном фронте». Они подсчитали, что на каждые двести миль продвижения потребуется дополнительно 35 000 грузовиков или же снижение объемов ежедневных поставок для линии фронта на 10 000 тонн. Скорость движения, таким образом, оказывалась наибольшей проблемой[1612].