Лорды Белого Замка - Элизабет Чедвик (Англия)

– Все будет хорошо, у нас впереди еще годы.

– Да. Долгие годы…

Она прикрыла глаза и стиснула зубы, и Фульк заметил, как жилы у нее на шее напряглись от боли. Ему вспомнилось, что точно так же Мод выглядела, когда рожала их старшего сына на берегу реки Авон-Морвинион. Тогда Фульк ничем не мог помочь жене, как не мог он облегчить ее страдания и сейчас.

– Где Кларисса? – выдохнула Мод.

Фульк замялся:

– Она пошла за священником, чтобы он поддержал тебя. Правда, я думаю, что он тебе не нужен.

– Нужен… О Господи… – Мод умолкла, скорчившись от боли, и показала на стоящую на сундуке бутылочку с соком белого мака.

Фульк взял бутылочку. Когда он вынимал пробку, пальцы у него дрожали.

– Сколько?

Некоторое время Мод не в состоянии была отвечать, охваченная сильнейшим приступом боли. Фульк наблюдал, как жена пытается прорваться сквозь эту боль, словно пловец, борющийся с приливом, и наконец, обессиленная, вытаскивает себя на берег.

– Две мерки, с вином, – тяжело дыша, проговорила она, показав на чашечку, сделанную из кости.

– Ты уверена?

Она кивнула, прикусив губу. Ее лицо осунулось от страданий.

Дрожащими руками Фульк налил сока в мерку, затем перелил его в кубок. И так дважды. Потом добавил хмельного меда, чтобы замаскировать горечь. Мод метнула взгляд к двери, словно опасаясь чьего-то внезапного появления. Когда Фульк, поддерживая жену за плечи, приподнял ее, она сжала руками одеяло и закричала от мучительной боли. Он поднес кубок к ее губам, наклонил, и она отпила. Несколько капель вытекло обратно, но когда Фульк хотел отвести руку, Мод крепко вцепилась в нее и большими глотками осушила кубок до дна.

Затем Мод опустилась на подушки и закрыла глаза. Фульк подумал, что она уснет, но Мод подняла веки и посмотрела на мужа:

– Фульк, обещай мне, что ты будешь твердо стоять на ногах, обещай, что ты не сломаешься.

Ее взгляд, острый, как осколок стекла, пронизывал Фулька насквозь.

– Вряд ли я смогу изменить привычке, которой придерживался всю жизнь, – сказал он с деланой улыбкой.

Он хотел обратить ее слова в шутку, но не смог. Они оба понимали, что имелось в виду. Мод хотела отправиться в последний путь под защитой его клятвы, однако, по правде говоря, Фульк не был уверен, что сможет ее сдержать. Ведь Мод всегда была светом его жизни, а теперь ему придется брести в темноте.

– Поклянись… – настаивала Мод. Голос ее был прозрачным и хрупким, как стекло.

И Фульк непостижимым образом нашел в себе силы ответить без колебаний:

– Клянусь!

– Я надеюсь на тебя… Не забудь.

Прибыл священник, неся с собой в маленьком кожаном сундучке необходимую утварь для совершения таинства. Фульку захотелось вскочить на ноги и заорать, чтобы тот убирался, – в своих темных бенедиктинских одеждах священник показался ему первым вороном, прилетевшим на пир в ожидании трупа. Должно быть, Мод почувствовала неприязнь мужа, поскольку снова схватила его за руку.

– Пусть святой отец подойдет, – прошептала она. – Моей душе сейчас нужно утешение.

Фульк медленно поднялся.

– Как скажешь, – тихо проговорил он.

Выходя из комнаты, он даже не посмотрел на священника, а только еще раз глянул на Мод. Она встретилась с ним глазами, и губы ее чуть дрогнули в улыбке, но Фульк видел, какое невероятное усилие ей для этого потребовалось, и не смог улыбнуться в ответ.

Снаружи ждала Кларисса.

– Только не вздумай строить из себя наседку, – мрачно предупредил он. – Если ты сейчас предложишь мне еду, питье или горячую ванну, за последствия я не ручаюсь.

Кларисса, которая именно так и собиралась поступить, отвернулась и подсыпала угля в жаровню, горевшую в центре комнаты.

– Надо послать за Хависой, Ионеттой и вашими сыновьями, – сказала она, пытаясь найти отдушину в других заботах.

Фульк кивнул:

– Я как раз собирался позвать писца.

У Клариссы заныло сердце. Ей хотелось облегчить горе, обрушившееся на Фулька, утешить его, чтобы обрести утешение самой, но она интуитивно догадалась, что все ее усилия сейчас будут тщетны. Девушка глянула на дверь комнаты, где отец Томас беседовал с Мод.

– Когда он закончит, я дам ей еще вина с маком.

– Не нужно, – отмахнулся Фульк. – Я уже дал.

У Клариссы расширились глаза.

– Вы знаете, какая доза необходима?

– Нет, мне Мод сказала. Две полные мерки.

Кларисса быстро отвернулась, чтобы скрыть отразившийся на лице ужас. Даже одна полная мерка была достаточно сильной дозой, на грани допустимого. Две же легко могли убить. Мод сама учила ее, подчеркивая, насколько это сильное средство – сок белого мака. Кларисса прижала к груди кулаки, и ей показалось, что сердце у нее сейчас разорвется.

Она услышала позади неровное дыхание и шорох одежды. Фульк переступил с ноги на ногу и хрипло сказал:

– Мод знала, что надо делать. Она все знала.

И вышел из комнаты.

Кларисса не отрываясь глядела на жаровню, чувствуя, как глаза начинает резать от жаркого блеска раскалившихся угольков. Она помнила, как от болезни легких умирала ее мать, когда она сама еще была ребенком, но саму мать едва помнила. Мод стала для Клариссы всем: матерью, другом, компаньонкой, наперсницей.

– Не могу, я этого ни за что не переживу, – прошептала она.

Но как только эти слова были произнесены, она уже знала, что это всего лишь минутное проявление слабости. Она сильная и сможет выдержать надвигающееся горе. Ведь она невозмутимая Кларисса, сильная Кларисса, Кларисса, над которой все мягко подтрунивают за то, что она порой ведет себя чопорно, как пожилая монахиня. А о том, что в глубине ее души прячется одинокая сирота Кларисса, не знает никто, кроме нее самой.

Ноябрьская ночь была темной и промозглой. На сундуке горела всего одна свеча, и комнату наполнял легкий запах ладана. Мод лежала на кровати, мраморно-белая, застывшая в смертельном безмолвии, а рядом сидел Фульк и напряженно всматривался в ее лицо. Зеленые кошачьи глаза, эти колдовские глаза были закрыты навсегда. Светлые волосы рассыпали свое сияние по подушке, как у невинной девушки или как у женщины, только что побывавшей в объятиях возлюбленного. Лицо ее, не искаженное болью, было совсем молодым, с гладкой кожей, а губы чуть изгибались, словно Мод улыбалась каким-то своим мыслям. Но ей уже никогда больше не засмеяться – как и ему самому, подумалось Фульку.

После ухода священника Мод быстро провалилась в глубокий сон, от которого уже никто не смог ее пробудить. Их прощальные слова были сказаны на пороге спальни, в тот момент, когда Фульк выходил и она в последний раз улыбнулась ему. Он еще тогда обо всем догадался, но разум отказывался верить. Даже теперь он не мог до конца осознать произошедшего.