Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– Верно говорят, вкус побогаче, чем у пшенки, – согласилась мельничиха, отведав изрядную толику содержимого горшка. – Пришли какие вести с юга, или только крупа?

– Горм письмо отцу прислал. Все в его дружине здоровы, Каппи молодой сапожник вроде жениться надумал на какой-то килейской деве. Сигура Горм в лендманны определил, в городе Драмбю…

– Жену себе не сыскал еще Хёрдакнутов старшенький?

– Про то слова не было. Главное диво – Кнур из телячьих кишок пузырь построил. Если его горячим воздухом наполнить, по воздуху летает. Я думаю, и мне такой соорудить. Большой сделать, при устойчивом ветре можно будет из Ноннебакке в Йеллинг, как птица, напрямую перелететь.

– Может, и зря молодой ярл тогда Асфрид в Скане отослал… Когда все-таки скажешь, зачем пришел? Ведь не старуху беззубую сказками про летучие пузыри да сладкой кашей кормить?

Унн недавно сломала коренной зуб, грызя лесной орех. Виги не удалось самому вытащить один из корней, и пришлось звать на подмогу Будивоя из Хейдабира с клещами. Несмотря на лучшую помощь, оказанную по последнему слову знахарской науки (кузнец, по настоянию Виги, даже вымыл клещи с мылом, сделанным из выщелоченной водой ясеневой золы и козьего жира), весь случай оставил у вдовы не совсем приятное впечатление.

– Старуха, скажешь тоже… Кого два года назад на ярмарке за старшую сестру собственной дочери приняли? – напомнил грамотник.

Любвеобильный лютич, действительно допустивший такую ошибку, был, конечно, пьян, но еще отнюдь не до утраты разбора в качествах противоположного пола, и Унн действительно выглядела весьма глазоутешно. «Основательная женщина,» – с одобрением подумал Виги, вслух продолжив:

– Будь я лет на тридцать помоложе, сам бы за тобой приударил.

– Да ладно тебе, льстивец медоречивый, – с улыбкой вдовы все было в порядке, впрочем, как и с трезвостью ее рассуждения. – Скажешь все-таки, зачем пришел?

Прожевав кусок колбасы, обильно сдобренной морской солью и тингеборгским перцем, грамотник признал:

– Ничего-то мне, старому, от вас, молодых, не утаить. Все пытаюсь понять, что за дело вышло с Ульфбертом. Вроде самого Бельдана ученик, в Хейдабире местные кузнецы его слушали, что Волунда, и вдруг на тебе – украл снеккар, удрал в Свитью, да еще Нафни, Вратислава, и Коля с собой сманил. Может, Нидбьорг что знает?

Унн махнула рукой:

– Нидбьорг никак не проплачется. Совсем на ее обычай непохоже. Единственное, что я из нее вытянуть могу – что, мол, это все ее вина. Что она ему такое сказала? Как бы не пропал теперь парень…

– Любовь, – только покачал головой Виги.

На украшенную сложным переплетением узоров и изображений спину плосколицего мистика падал рассеянный свет, пробивавшийся сквозь вделанные в верхнюю часть шатра полупрозрачные прямоугольники. Тира задумалась – какого размера были рыбы, чьи пузыри пошли на изготовление световых окон? Саппивок обтер тонкое, на грани видимости, орудие замшей, смоченной в вине, опустил его в полую стеклянную трубку, закрыл пробкой, повернулся и сложил руки – в точности как мистагог Плагго. Сидевший на обшитой лошадиной шкурой подушке Длинный Хвост с любопытством наблюдал за действиями хозяина. На вполне понятном языке гегемонии, мистик (кого за способность к видениям точнее было бы называть теомантом), рассудил:

– Серебряные и золотые иглы, что Кнурсхоласт сработал – большая подмога. Оливковое масло смазывает ничуть не хуже топленого тюленьего сала. Вот про крепкое вино я так и не уверен, мне все кажется, тюленья моча лучше.

Тира поморщилась. Полунагой теомант продолжил рассуждение:

– Но даже если и так, она не в обычае Лимен Мойридио, так что по логике, ее использовать нельзя. А вот мак для обезболивания – как раз можно. Зачем тебе, Тираанасса, зря мучиться? Все равно Ормхильдлошадь за тебя кричит?

Последняя, сидевшая у входа в шатер, была безучастна к упоминанию своего имени в непонятной ей речи, полностью сосредоточившись на плетении из тонких льняных нитей, каждая на своей маленькой костяной катушечке, сложного кружева.

Тира медлила с ответом. Два обстоятельства сразу были достойны внимания. Во-первых, северяне, при всей их нелюбви к лжи, были способны на довольно тонкий обман умолчанием, возлагая часть ответственности на обманываемого: «Кривая душа все примет,» как говорил Кнур. Щеня и Горм были несколько суровее: «Правду погубишь, сам пропадешь.» Что жрец, что епарх гнушались любой кривды. Последнему претили даже придуманные им самим маленькие хитрости вроде использования акустических способностей килийской девы Ормхильд, чтобы побудить жреца Хаддинга писать отчеты Йормунреку о многочасовых истязаниях, которым якобы подвергалась Тира.

Что именно подвинуло Горма на эту полуправду и вообще на участие вместе с Тирой в опасном и скорее всего обреченном на неудачу замысле? Возможно, свод этических правил под общин названием «дренгрскапр,» включавший понятие милости к побежденному врагу. Такой милости заслуживал только достойный противник, сражавшийся до последнего. Несколько бывших побежденных и впрямь входили в круг самых верных приспешников епарха. Возможно, нелюбовь северянина к подчинению подсознательно толкала его на бунт против Йормунрека, в то время как его сознание было сковано клятвой верности. Нельзя было исключить, и что Горм был неравнодушен к своей пленнице. По крайней мере, он проводил в ее обществе изрядно времени. Надо было отдать дань некоторого уважения сыну архона Танемарка как занимательному собеседнику, способному отвлечь Тиру, например, от боли после упражнений, предписанных Щеней для того, чтобы восстановить подвижность ее руки.

Мысли о Горме более должного отвлекли анассу от второго достойного внимания обстоятельства. С точки зрения жителя багряной гегемонии, и Горм, и Саппивок в равной степени являлись варварами. С точки зрения среднего тана или венеда, варваром оказывался только теомант с запада. Значило ли это, что в варварстве имелись какие-то степени? Например, у Инну, как называлось племя, к которому принадлежал полуголый мистик, не было даже предельно упрощенной танской иерархии. Вожди, воины, рабы – все это отсутствовало. У союза племен, обитавшего в землях к югу от родичей Саппивока, какая-то иерархия имелась, но народ управлялся не архоном и не тираном, а советом матриархов, к которому теперь принадлежала и сестра Горма.

Это размышление в свою очередь навело Тиру на мысль о допустимости пересмотра некоторых посылок, затрагивавших варварство как таковое. Отсутствие упорядоченности всегда связывалось схоластами с простотой воззрений и поведения. Но теология тех же Инну, основами которой охотно делился Саппивок, была довольно сложна, притом не теряя внутренней стройности, и сочетала метампсихоз с видом загробной жизни, в чем-то даже схожим с некоторыми описаниями чертогов запада, где смертные души ждут, когда Четырнадцать решат, что с ними делать. Мистик с выдрой не только проявил недюжинную способность к языкам, но на диво легко освоился с основами логики. Его товарищ был наделен изрядным художественным даром. Вдобавок, оба варвара имели склонность и навык к музыке. Танов с их сложными семейными узами, законами и методами их толкования, и ожиданием, что каждый земледелец должен быть воином, а каждый воин – поэтом, тоже зачастую нельзя было обвинить в простоте поведения.