Ганнибал у ворот! - Ганнибал Барка

(7) Я отнюдь не скрываю, Фабий, что хочу не только прославиться, как ты; я хочу – не гневайся – большей славы. (8) Не надо желать, чтобы граждан не хуже нас (тебя ли, меня ли) больше не появлялось – ведь это значило бы хотеть вреда не только тому, кому ты завидуешь, но и государству, и, можно сказать, чуть ли не всему роду людскому.

(9) Фабий напомнил о том, какой опасности я было подвергся, переправившись в Африку; он, видимо, обеспокоен не только судьбой государства и войска, но и моей собственной.

(10) Откуда эта неожиданная забота? Когда мой отец и дядя были убиты, когда оба их войска почти полностью были истреблены, когда мы потеряли Испанию и четыре войска пунийцев с их четырьмя вождями силой оружия держали всю ее в страхе, (11) когда искали командующего и, кроме меня, никого не нашли (никто не осмелился притязать на эту должность), когда меня, двадцатичетырехлетнего юношу, римский народ облек военной властью – (12) тогда почему никто не вспоминал о моем возрасте, мощи врагов, трудностях войны, недавней гибели моих отца и дяди?

(13) Разве мы сейчас в Африке потерпели поражение, да еще и большее, чем тогда в Испании? Разве сейчас в Африке больше войск, и предводителей у них больше, и они лучше, чем тогда в Испании? Разве мой возраст был тогда более зрелым, чтобы вести войну? (14) Или воевать с карфагенянами удобней в Испании, чем в Африке?

А теперь, после того как четыре пунических войска разбиты наголову, после того как столько городов захвачено силой или подчинено страхом, после того как все, вплоть до Океана, укрощены: столько царьков, столько диких племен; (15) после того как вся Испания возвращена нам и полностью замирена – теперь легко принижать совершенное мною.

(16) И ей-ей, если я вернусь из Африки победителем, будет столь же легко представить ничтожными те же самые трудности и опасности, какие сейчас, чтобы удержать меня, изображены преувеличенно грозными. (17) Фабий говорит, что к Африке не подойти, что там нет ни одной доступной гавани.

Он вспоминает о Марке Атилии, который в Африке был взят в плен. Да разве он сразу как высадился, так и потерпел поражение? Фабий забыл, что для этого же злосчастного военачальника гавани в Африке были открыты, что первый год он воевал превосходно и карфагенские-то полководцы[912], если уж говорить о них, его так и не победили.

(18) Так что этим примером меня ты не напугаешь. Если бы в эту войну, а не в предыдущую, если бы ныне, а не сорок лет назад[913] мы потерпели это поражение, то меньше ли было бы смысла переправляться мне в Африку после пленения Регула, чем в Испанию после гибели Сципионов?

(19) Или Ксантипп, лакедемонянин, родился на счастье Карфагену, а я не на счастье своей родине? Такого я не потерплю, и моя уверенность возрастает, когда я вижу, как много значит доблесть одного-единственного человека. (20) Да, надо еще послушать и про афинян, легкомысленно переправившихся в Сицилию, забыв о войне у себя на родине.

(21) А почему, раз уж есть время на греческие россказни, не вспомнишь ты о сиракузском царе Агафокле? Когда Сицилия исстрадалась от долгой войны с Карфагеном, он переправился в ту самую Африку и перенес войну туда, откуда она пришла[914].

44. (1) Нужно ли на старых и чужеземных примерах доказывать, как важно напугать врага и, отвратив от себя опасность, привести его на край гибели? (2) Ганнибал – пример очевидный и очень убедительный. Совсем не одно и то же опустошать чужие пределы или видеть, как по твоей земле с огнем и мечом идет враг: у нападающего всегда больше воодушевления, чем у обороняющегося.

(3) Притом неизвестное больше страшит: силу и слабость врага лучше разглядишь вблизи, когда вступишь в его пределы. (4) Ганнибал не надеялся, что к нему в Италии перейдет столько городов и племен, сколько их перешло после каннского бедствия; в Африке у карфагенян все еще неустойчивее: они – неверные союзники, суровые и высокомерные господа.

(5) Мы, даже покинутые союзниками, устояли благодаря собственным своим силам и римскому войску – у карфагенян нет граждан в их войске, у них оплачиваемые наемники, африканцы и нумидийцы, верность их легковесна, мысли переменчивы.

(6) Если только здесь нас ничто не задержит, то вы услышите сразу о том, что я в Африке, Африка в огне войны, Ганнибал уходит отсюда, Карфаген осажден. Ждите из Африки вестей более радостных и частых, чем получали вы из Испании. (7) В этих моих надеждах порукой мне счастье народа римского, оскорбленные врагом боги – свидетели договоров, цари Сифак и Масинисса, на чью верность я полагаться буду, но сумею обезопасить себя от вероломства.

(8) Многое, что сейчас издали неразличимо, откроет война. Муж и вождь не упускает счастливого случая и подчиняет его своим замыслам. (9) Ты, Фабий, назначил мне равного противника – Ганнибала; только скорее я повлеку его за собой, а не он здесь удержит меня.

Я заставлю его сражаться в его стране, и наградой за победу будет Карфаген, а не полуразрушенные крепости бруттийцев. (10) Ты боишься, как бы, пока я переправляюсь, высаживаюсь с войском в Африке, иду к Карфагену, государство не понесло какого-нибудь ущерба. Ты, Квинт Фабий, сумел этого добиться, когда Ганнибал победителем носился по всей Италии.

(11) Так не оскорбительно ли полагать, будто сейчас, когда Ганнибал поколеблен и почти сломлен, не сумеет добиться того же консул Публий Лициний, человек мужественный, не участвовавший в жеребьевке о далекой провинции, потому что он как великий понтифик должен присутствовать при вверенных ему священнодействиях.

(12) Если и вправду мое предложение ничуть не ускорит окончания войны, то все же достоинство римского народа, славного у чужеземных царей и племен, требует показать, что у нас хватает духа не только защищать Италию, но и вторгнуться в Африку.

(13) Нельзя, чтобы разнеслась молва, будто ни один римский военачальник не осмелился на то, на что осмелился Ганнибал. Ведь в Первую Пуническую войну, когда воевали за обладание Сицилией, наши войска и флот столько раз нападали на Африку, а сейчас, когда сражаются за Италию, в Африке покой.

(14) Так пусть наконец отдохнет измученная Италия, пусть огонь и меч опустошают теперь Африку; (15) пусть лучше римский лагерь воздвигнется у врат Карфагена, а не мы вновь увидим с наших стен неприятельский вал; пусть теперь очагом войны станет Африка, пусть она увидит пораженных ужасом беженцев, опустошенные поля, отпавших союзников – все бедствия войны, которые четырнадцать лет обрушивались на нас.

(16) О делах государственных, о предстоящей войне и о провинциях, о которых идет спор, уже достаточно сказано. (17) Эта речь была бы длинной и незанимательной для вас, если бы я захотел, подобно Фабию, принижавшему мои испанские подвиги, посмеяться над его славой, а собственную превознести.