Царские забавы - Евгений Сухов

— Нет! — посмела оттолкнуть Елена царя. — Нет! — яростно отбивалась она от него.

А Иван Васильевич, напоминая медведя, заламывающего козочку, уже подмял царевну под себя и торопливо стал стягивать с нее платья.

— Иванушку вспомни, Елена. Сына моего старшего, — жарко шептал в лицо невестки государь. — Теперь ты мне принадлежишь, до последней кровинушки.

— Нет! — воспротивилась Елена и, собравшись с си-лами, спихнула с себя московского хозяина. — Лучше смерть! — бросилась к выходу, одергивая на коленях задравшиеся платья.

— Смерть, говоришь? — невесело поднялся с пола отверженный государь. — Не пожалеть бы тебе. Впрочем, живи пока.

В положенный срок Мария разрешилась от бремени, укрепив русское царство наследником. Призвав ведуний во дворец, Иван Васильевич показал на новорожденное чадо и пожелал узнать, что его ожидает в будущем. Колдуньи заглядывали отроку в глаза, хватали его за махонькие ручки и гладили животик, а потом вынесли приговор:

— Не прожить чаду более шести лет!

Государь повелел повязать кликуш накрепко, а поутру сбросить их с моста в Москву-реку. Проведя бессонную ночь в одиночестве, измученный царь самолично отомкнул дверь темницы и выпустил колдуний на свободу. Поклонился в ноги государь старухам за мужество и попросил прощения за гнев.

Царевича Дмитрия окружили небывалой заботой. На шею повесили три Спасительных креста, ворожеи без конца нашептывали на воду, стремясь отвести от отрока беду. Однако всякий раз поверхность покрывалась рябью, вода мутнела.

К царице Иван Васильевич охладел совсем, не выезжал с ней даже на богомолье, и во дворце судачили о том, что вряд ли Марии пробыть в царицах даже год — упечет ее царь-государь в Новодевичий монастырь, где придется ей доживать грустные дни старицей-праведницей.

Невесело было во дворце.

Однако выносить тоску Иван Васильевич более не мог. По распоряжению государя каждый холоп, невзирая на чины, обязан был смеяться и говорить веселые речи; за уныние обещали пороть крепко, и в первый же день после указа служивые люди высекли неулыбчивого Василия Шуйского и старейшего боярина Шереметьева Егория.

Теперь все чины лыбились так, как будто откушали по фунту изюма. Иван Васильевич повелел под страхом смерти не вспоминать его старшего сына, а прежде чем произнести имя младшего царевича Дмитрия, полагалось плюнуть через левое плечо трижды и прочитать очистительную молитву.

Много времени государь стал проводить в обществе Федора Ивановича и не однажды осторожно подступал с разговором о том, чтобы сын оставил бездетную жену и выбрал себе другую. Совсем неожиданно царевич проявил несвойственную ему твердость и отвечал, что разлучить его с супругой способна только божья воля. Настаивать государь не стал, справедливо полагая, что отрок может тронуться разумом.

Этим же летом неожиданно от папы римского прибыл посол, который напомнил о том, что мир с Польшей и Швецией был улажен не без его участия, и спрашивал о том, готов ли царь выполнить свое обещание? Сумеет ли он преподать урок Оттоманской империи?

Иван Васильевич совсем не тяготился обещанием, и строгое, поучительное письмо папы вызвало у него легкую улыбку. Куда больше взволновала царя хорошенькая итальянка, которая неотступно следовала за послом. Московский государь решил попридержать римского посла в Москве, чтобы иметь возможность познакомиться с женщиной ближе.

Такой случай представился, когда, по велению самодержца, посла напоили так крепко, что он без просыпу провалялся двое суток. Государь сумел заманить итальянку во дворец, где выделил ей место в женской половине. Это нежданное знакомство сумело даже притупить боль от потери сына. Иван Васильевич называл иностранку «пречистой», в избытке чувств вставал на колени и целовал ей руки. Говорил, что она Мадонна, сошедшая с полотен итальянских художников, что единственная женщина в мире была так мила — это была его мать. Он будет несказанно счастлив, если юная графиня пробудет в Москве хотя бы неделю. Красавица откровенно признавалась, что ее взаимность стоит больших денег. Со смехом рассказывала о том, что двое ее почитателей, желая заполучить ее расположение, продали фамильные замки, пятеро рыцарей дрались из-за нее на дуэли, и двое из них были убиты; дюжина дворян осмеяна обществом, а еще трое лишены наследства строгими родителями.

На очереди был государь всея Руси.

Иван Васильевич называл гостью божеством и зазывал ее в глубинную тишь дворца. Мужская половина дворца больше напоминала ловушку для красивых птиц, откуда они возвращались, лишившись белого оперения. Московский государь, подобно опытному птицелову, уже расставил силки, чтобы заполучить желанную добычу. Но птица была так проворна, что, дразня государя, свободно прыгала рядом с сетями, подогревая разгоряченное воображение Ивана.

— О, государь, это надо заслужить, — многообещающе покачивала головой «Мадонна». — Я слышала, что русские цари несметно богаты и обладают сокровищами, которым позавидовал бы турецкий султан.

Иван Васильевич отвечал достойно:

— Это правда. Нет в мире более богатого государя, чем я, графиня.

— Как бы мне хотелось взглянуть хотя бы одним глазком на твою казну, русский цезарь!

Гостья с полуулыбкой посматривала на Ивана, и в глазах ее можно было прочитать: «Это еще неизвестно, кто на кого выставил сети».

— Я редко кому показываю сокровищницу русских государей, только немногие послы были удостоены этой великой чести. Мои сокровища не видела ни одна женщина. Ты будешь первая!

— Я очень польщена, государь.

— А теперь ступай за мной.

Сокровищница помещалась недалеко от Грановитой палаты, но зато глубже всякого колодца, и если бы гостья не знала того, что они идут в казну русских государей, то могла бы подумать о том, что Иван Васильевич решил спровадить ее в темницу. Два стрельца и Михаил Морозов шли впереди и освещали фонарем дорогу, наконец они остановились перед низенькой дверью, которая ничем не отличалась от многих других.

— Здесь спрятаны сокровища, которым позавидовал бы не только всякий из ныне живущих королей, но даже фараоны и римские императоры.

— Охотно верю, цезарь, — улыбнулась графиня.

— Отворяй! — распорядился государь.

Михаил Морозов протиснулся вперед. С недавних пор он стал исполнять должность казначея и очень был горд этим новым назначением. Гремя ключами, боярин отомкнул дверь.

— Тебя проводить, государь? — несмело заглянул в лицо самодержцу верный холоп.

— Побудь покудова за дверью.

Взяв за руку графиню, Иван Васильевич вошел в сокровищницу. Не было дня, чтобы она не пополнилась: сюда складывали не только подарки послов, здесь лежали драгоценности и наряды опальных бояр; золотые кубки и кувшины, выменянные у заморских купцов на мягкую рухлядь и соль.