Русская Америка: Открыть и продать! - Сергей Кремлев

Выходило, что в лице Биллингса Россия получала прямо-таки миддлсекского Ломоносова! А экспедиция под его руководством должна была совершать просто-таки научные чудеса…

Как Биллингс справился со своими задачами по экспедиции — это рассказ отдельный. А сразу надо сообщить, что, всего лишь достигнув устья Колымы, Биллингс, согласно полученным им в русской столице инструкциям, «объявил себе чин» капитана 2 ранга, а когда он через год всего лишь подошел в берегам Аляски, в виду мыса Ильи он объявил себе уже чин капитана 1 ранга. Подобное тогда иногда практиковалось. И на огромном удалении тех, кто отличает от тех, кого надо отличить, такой вариант повышения в чинах был не так уж и плох. Однако случай Биллингса можно считать в истории наших восточных экспедиций, пожалуй, беспрецедентным!

И это при том — скажу это, забегая вперед, — что Биллингс в экспедиции ничем выдающимся себя не проявил: всеми успехами она оказалась обязана Гавриилу Андреевичу Сарычеву и другим ее русским участникам.

Так в чем был секрет Биллингса?

Как мне представляется, дело было в том, что принят он был в русскую службу по рекомендации «российского министра в Лондоне» графа Воронцова.

Я не склонен утверждать, что Воронцов был в чистом виде тем, что сейчас называют «агент влияния»… Но Англию он любил, пожалуй, побольше, чем Россию (он в ней и остаток дней своих прожил, и умер там, и похоронен там). И пересечение судеб англичанина Биллингса и англомана Воронцова вряд ли было случайным. И вряд ли как Воронцов, так и сам Биллингс были тут инициаторами знакомства.

Воронцов осуждал русскую борьбу против английского владычества на морях и вообще блюл английские интересы получше русских. Историки ставят ему в заслугу то, что он-де изобретательно удержал правительство Питта-младшего от объявления войны России в 1791 году, когда Екатерина отвергла ультиматум Питта с требованием отказаться от русских приобретений после Русско-турецкой войны.

Но, сдается мне, что не мир тут России он обеспечивал, а выгоды себе и ему подобным от торговли с Англией да плюс — уже в ближней перспективе — суворовские штыки для английской коалиции против революционной Франции (которую Воронцов терпеть не мог).

Кстати, о Суворове… Возможно, кто-то из читателей меня и ругнет за очередное отступление от прямой темы, но, с одной стороны, очень уж некоторые моменты, связывающие Воронцова и Суворова, ярко иллюстрируют суть русско-английской «дружбы». С другой же стороны, они просто интересны сами по себе, и поэтому я о них читателю в скобках все же сообщу — коль уж к слову пришлось…

Так вот, когда Александр наш свет-Васильич уже совершал антинаполеоновские подвиги во имя русской славы и интересов английской короны, Лондон бросал в его честь и чепчики, и треуголки, и чуть ли не самую эту корону…

И Воронцов письменно извещал Суворова, что во время представления в театре Бирмингема в его присутствии, после исполнения тогда уже почти официального национального гимна «Правь Британия морями…» были исполнены два куплета, в которых прославлялся наш полководец, и публика заставила актеров пропеть их дважды… Что сам король Георг III во время торжественного обеда после смотра Кентской милиции провозгласил тост: «За здравие фельдмаршала Суворова!»…

«Во всей Англии, — заключал посол, — за всеми столами после здравия королевского следует здравие Вашего Сиятельства!»

Суворов в ответ сообщал, что у него-де «чулки спустились»… Это он в характерной для него ироничной и острословной манере намекал на то, что был бы не прочь получить от благодарного Георга орден Подвязки, который мужчины носят под коленом левой ноги.

«Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!» — было девизом ордена… Очевидно, руководствуясь им, английский король и решил, что пусть будет стыдно тому, кто подумает, что он не награждает Суворова орденом из-за английской сквалыжности и спеси, а не потому, что заслуги русского выше любых наград.

Так или иначе, но Подвязки Александр Васильевич не получил, что Воронцова вряд ли озаботило…

Впрочем, эта история случилась уже шестнадцать лет спустя после «знакомства» графа Воронцова и матроса Биллингса.

Поэтому вернемся к Биллингсу…

Как «вышел» он на Воронцова, я не знаю, но скорее всего его на русского посла вывели вполне определенные круги с вполне определенными целями и расписали графу — лучше некуда.

Дело-то Кука надо было продолжать! Надо было держать руку Британии на пульсе новорожденной Русской Америки и тормозить — по мере сил — ее развитие…

Расхвалить не очень-то удалого и не очень-то компетентного (а думать так основания у меня есть) Биллингса и отправить его в Россию как возможную фигуру для использования русскими в тихоокеанских проектах — это было замыслом неглупым.

А малая компетентность кандидата обеспечивала и отсутствие амбиций, и его послушание пославшим его, и невеликие успехи того дела, которое ему должны были поручить в России. Поэтому лондонская рекомендация якобы русского графа-англофила уже сама по себе должна нас настораживать.

«Но мало ли кого рекомендовал Воронцов», — могут мне возразить… Так-то так, но почему Биллингса приняли у нас так серьезно, почему ему — чужеземцу, ничем не доказавшему своей преданности новой родине (да и родине ли?), доверили руководство секретной экспедицией с важнейшими государственными задачами? Ведь в Петербурге не стремились афишировать наши тихоокеанские усилия!

Об экспедиции Креницына — Левашова 1768–1769 годов первые отрывочные сведения англичане получили только в 1780 году.

Основание Шелиховым постоянного русского поселения на Кадьяке вообще не предавалось огласке. А тут — на тебе!

Так вот, возможно, современные «россиянские» историки русского флота меня и осудят, но сдается мне, что не все в истории с Джозефом-Иосифом Биллингсом чисто, а точнее — все нечисто. Начиная с его назначения…

Ничем серьезным он себя на Тихом океане и на Чукотке не проявил. По сути, экспедиция держалась талантом и энергией 22-летнего лейтенанта Сарычева. Сарычев в январе 1786 года привел ее в исходный пункт — в Якутск, а затем — и в Охотск, куда Биллингс заявился лишь в июле.

Биллингс уселся в Охотске, а Гаврила Андреич был им послан в Верхнеколымск и по пути выполнил большую исследовательскую работу.

Сарычев строил суда, на которых в 1787 году вместе с Биллингсом прошел по Колыме к морю, проводя при живом аглицком «астрономе» астрономические определения и исправляя карту…

Сарычев предпринял первые раскопки древних памятников Арктики.

Сарычев в 1789 году описал на деревянной байдаре берег Охотского моря от Охотска до реки Улькан (почти полтысячи километров) в восемь дней, а в 1791 году на маленькой алеутской байдарке — северную сторону алеутского острова Уалашки на протяжении 100 верст в полтора дня!

Сарычев в 1791–1793 годах единолично, без Биллингса, исследовал островную зону у Аляски.