Четыре ветра - Кристин Ханна

Когда же начались плохие годы? Трудно точно сказать. Тут было из чего выбрать. Некоторые сказали бы, что в 1929-м, когда рухнула биржа, но только не местные жители. Тогда Лореде было семь лет, и она кое-что помнила. Люди выстраивались в очереди возле ссудно-сберегательной кассы. Дедушка жаловался на низкие цены на пшеницу. Бабушка вечно жгла свечи, бормотала молитвы, перебирала четки. Биржевой крах принес беду, но основной удар пришелся по большим городам, где Лореда никогда не бывала. Дожди в двадцать девятом году лили как положено, а значит, и урожай собрали отменный, значит, время для Мартинелли было вполне хорошим.

Дедушка продолжал ездить на тракторе, продолжал сеять пшеницу, хотя цены резко упали из-за Великой депрессии. Он даже купил грузовик новой модели, «форд-АА». В то время папа часто улыбался и, пока мама занималась домашними делами, рассказывал Лореде истории о дальних странах.

Последний богатый урожай собрали в 1930-м, когда Лореде исполнилось восемь. Она помнила свой день рождения. Прекрасный весенний день. Подарки. Тирамису бабушки со свечами, торчащими из-под слоя какао. Ее лучшей подруге Стелле впервые позволили заночевать у них. Папа учил их со Стеллой танцевать чарльстон, а дедушка подыгрывал на скрипке.

А потом дожди случались все реже, а вскоре и совсем прекратились. Засуха.

Зеленые поля стали воспоминанием, миражом детства. Взрослые выглядели такими же иссушенными, как земля. Дедушка проводил бесконечные часы в мертвых пшеничных полях, брал горсти сухой земли намозоленными руками и смотрел, как она сыплется сквозь пальцы. Он горевал, что его виноград умирает, и всем, кто готов был слушать, рассказывал, что первые лозы он привез из Италии в карманах. Бабушка повсюду воздвигала алтари, распятий на стенах стало в два раза больше, а по воскресеньям она заставляла всех молиться о дожде. Иногда весь город собирался в школе помолиться о дожде. Приверженцы всех религий молили Бога об одном и том же: пресвитерианцы, баптисты, ирландские и итальянские католики. Мексиканцы ходили в свою церковь, построенную сотню лет назад.

Все постоянно говорили о засухе и жалели о прошедших славных деньках. Кроме матери.

Лореда тяжело вздохнула.

Мама вообще когда-нибудь была веселой? Если да, то Лореда этого не запомнила, как и многое другое. Иногда, засыпая, она думала, что помнит смех матери, ее прикосновения, даже слова «Будь смелой», которые та шептала, перед тем как поцеловать ее на ночь.

Но все больше и больше эти воспоминания казались придуманными, ложными. Она не могла вспомнить, когда мать в последний раз смеялась.

Мама только и делала, что работала.

Работа, работа, работа. Как будто бы эта работа их спасет.

Лореда не могла бы сказать, когда именно она начала сердиться на… мамино исчезновение. По-другому это назвать было нельзя. Мать вставала задолго до рассвета и работала. День за днем. Час за часом. Она постоянно твердила, что нужно беречь еду, не пачкать одежду и не тратить попусту воду.

Лореда и представить себе не могла, почему ее красивый, обаятельный, веселый отец когда-то влюбился в маму. Однажды Лореда сказала отцу, что мама как будто боится смеха. Он ответил: «Нет, Лоло», ответил в своей привычной манере, наклонив голову набок и улыбаясь, что значило: он не хочет об этом говорить. Он никогда не жаловался на жену, но Лореда знала, как он себя чувствует, поэтому жаловалась за него. Это сближало их, показывало, как они похожи, она и папа.

Похожи как две капли воды. Все так говорили.

Как папа, Лореда видела, насколько ограничена жизнь на пшеничной ферме в Техасском выступе, и не имела ни малейшего намерения становиться такой, как мама. Она не собиралась всю жизнь просидеть на умирающей ферме, блекнуть и покрываться морщинами под солнцем настолько жарким, что плавилась даже резина. И тщетно молиться о дожде тоже не собиралась. Ни за что.

Она собиралась объездить весь мир и писать о своих приключениях. Когда-нибудь она станет такой же знаменитой, как Нелли Блай[12].

Когда-нибудь.

Коричневая полевая мышка выползла из-под плинтуса у окна. Остановилась возле учительского стола, попила из чернильной лужицы. Мышь повернула голову, и Лореда увидела, что носик у нее стал синим.

Лореда пихнула локтем Стеллу Деверо, которая сидела за партой рядом с ней. Стелла подняла на нее осоловевшие от жары глаза.

Лореда показала на мышку.

Стелла почти улыбнулась.

Прозвенел звонок, и мышка юркнула в норку в углу.

Лореда встала. Ее платье было липким от пота. Она подхватила сумку с учебниками и вышла из класса вместе со Стеллой. Обычно по дороге они без конца болтали о мальчиках, или книгах, или местах, которые хотели увидеть, или о фильмах, которые будут показывать в кинотеатре «Риальто», но сегодня было слишком жарко, чтобы разговаривать.

Младший брат Лореды, Энтони, как обычно, первым выбежал из школы. Семилетний Энт бегал, как необъезженный жеребенок, выбрасывая в стороны нескладные конечности. Самый бойкий в школе, Энт всегда как будто подпрыгивал. Его выцветшему, заплатанному комбинезону не хватало нескольких дюймов в длину, из потрепанных манжет торчали щиколотки, тонкие, как ручка метлы, носки ботинок прохудились. Веснушчатое угловатое лицо от загара приобрело цвет кожаного седла, а на щеках солнце оставило большие красные пятна. Кепка скрывала грязные черные волосы. Увидев фургон родителей, он замахал и кинулся им навстречу. В своей жизни он и не знал ничего, кроме засухи, поэтому играл и смеялся, как самый обычный мальчик. Младшая сестра Стеллы, София, попыталась его догнать.

– Как это твоя мама всегда сидит на жаре с такой прямой спиной? – спросила Стелла.

У нее, единственной в классе, новые туфли и платья из настоящей хлопчатобумажной ткани в клеточку. Семья Деверо жила неплохо, хотя дедушка Лореды говорил, что для всех банков настали трудные времена.

– Как бы жарко ни было, она никогда не жалуется.

– Моя мама тоже особо не жалуется, но послушала бы ты мою сестру. С тех пор как она вышла замуж, она все время орет как недорезанная свинья, возмущается, сколько всего приходится делать жене.

– Я замуж не собираюсь, – ответила Лореда. – Мы с папой когда-нибудь вместе поедем в Голливуд.

– А мама не будет против?

Лореда пожала плечами. Кто знает, что не понравится маме? И кому какое дело?

Стелла и София повернули налево и направились к своему дому на другом конце городка.

Энт подбежал к фургону.

– Привет, мама, привет, папа! – Он широко улыбался, показывая дыру на месте выпавшего зуба.