Столетняя война - Эжен Перруа

Чтобы укрепить свою очевидно шаткую власть и свою сомнительную легитимность, новый король потребовал ее одобрения со стороны собрания нотаблей, созванного в Париже на ближайшее Сретение (2 февраля). Прелаты и бароны, к которым добавились буржуа крупнейших городов и доктора Парижского университета, не могли, естественно, выступить против коронованного короля. Какие аргументы приводились, чтобы убедить их? Нам об этом не сообщили. Во всяком случае, они заявили, дабы узаконить откровенную узурпацию графа Пуатевинского, что «женщина не наследует королевскую власть во Франции». Тем самым устанавливалось правило, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться. Добавим, что, как откровенно неблагодарный дядя, Филипп ожесточенно оспаривал у своей племянницы наследство, которое должно было ей достаться от ее бабки Жанны Шампанской, а именно королевство Наварру и графства Шампань и Бри. Он, правда, признал за ней Наварру; но в ожидании ее совершеннолетия — ей было только семь лет — забрал себе и сохранил на все царствование титул короля Наваррского и управление пиренейским королевством; что касается Шампани, ее он придержал, обещая территориальные или денежные компенсации. У шампанской знати это вызвало «потрясение»: разъяренные откровенным грабежом, жертвой которого сделалась их законная графиня, они попытались — но тщетно — сбросить иго узурпатора. Заметим, что вся эта борьба велась только между Жанной и ее дядей Филиппом; ни разу в нее не вмешались другие возможные претенденты, чьи права в данном случае были бы очень слабыми. Конечно, Королевский совет Англии собрался было предъявить возможные права королевы Изабеллы, сестры Людовика X и Филиппа V; но дальше он не пошел, и Эдуард II признал нового короля, извинившись, что не может присутствовать на его коронации.

Ситуация 1316-1317 гг. создала такой прецедент в этих делах, что, когда после пяти лет царствования Филипп V Длинный в свою очередь 2 января 1322 г. умер, оставив только четырех дочерей от своей жены Жанны, дочери графа Бургундского, его младший брат Карл Маршский, тот самый, что некогда яростнее всех протестовал против лишения дочери Людовика X наследства, грубо отстранил всех своих племянниц и стал королем Карлом IV Красивым. Похоже, на этот раз никто не протестовал.

Но, равно как и двум предыдущим, царствованию Карла IV не было суждено долгое и блистательное будущее. 1 февраля 1328 г. в возрасте тридцати трех лет умер и последний Капетинг. Он был женат трижды: сначала на Бланке Бургундской, с которой развелся, заточив ее в монастырь, после скандала, о котором мы уже упоминали; потом на Марии Люксембургской, оставившей ему малолетнюю дочь, и наконец на своей двоюродной сестре Жанне д'Эврё, которая также была беременна в момент, когда преждевременная смерть короля сделала ее вдовой. Через одиннадцать с половиной лет вновь возникла ситуация, идентичная той, что позволила Филиппу V стать регентом, а потом и королем. На этот раз как будто на регентство могли претендовать три кандидата. Прежде всего молодой Филипп д'Эврё, в пользу которого говорили три обстоятельства: он был двоюродным братом трех последних королей и сыном Людовика д'Эврё, младшего и единокровного брата Филиппа Красивого; потом он был женат на Жанне Французской, дочери Людовика X, которую уже одиннадцать лет не подпускали к трону; и наконец, он был шурином последнего короля и, следовательно, естественным советчиком своей сестры Жанны и официальным опекуном ребенка, которого она вынашивала. Но из-за юного возраста, политической неопытности и бесцветного, как у отца, характера он не сумел ни настоять на своих правах, ни провести свою кандидатуру. Далее можно было думать об английском короле Эдуарде III, ближайшем кровном родственнике последних суверенов — сыне их сестры Изабеллы. Но он был далеко и не мог вовремя предъявить своих прав; он также был молод; можно ли было всерьез думать о том, чтобы доверить регентство над великим Французским королевством юнцу семнадцати лет, который на своем английском острове беспрекословно сносил мелочную и унизительную опеку своей матери, отвратительной «мегеры» с этого берега Ла-Манша? Наконец оставался Филипп Валуа. Его права как двоюродного брата покойных суверенов имели первенство над правами Филиппа д'Эврё; на него падал отблеск престижа отца — Карла Валуа, о котором скажут, что он был «сыном короля, братом короля, дядей трех королей и отцом короля, но никогда королем», и который до самой, довольно ранней, смерти в декабре 1325 г. оказывал весомое влияние на политику племянников. Конечно, этот кандидат хотя и был человеком бывалым — ему было почти тридцать пять лет, — но еще не показал, на что способен. Сначала он стал графом Мена — этот апанаж достался ему в наследство от матери, а потом, после 1326 г. — графом Анжуйским и Валуа; его знали как авантюриста, вроде его отца, и любителя дальних походов. Однако единственная его экспедиция — в Италию, куда он направился на помощь ломбардским городам, восставшим против Висконти, — имела не очень славный исход: рыцарственный принц просто-напросто пошел на то, чтобы купить успешное, но позорное отступление. Впрочем, сурово к нему не отнеслись: ведь собрание баронов, куда на сей раз не пригласили ни представителей городов, ни докторов университета, доверило сыну Карла Валуа регентство над королевством Францией, а сверх того и над королевством Наваррой, на которую он не имел никаких прав.

Через два месяца, 1 апреля 1328 г., королева Жанна д'Эврё разродилась дочерью. Даже речи не было о том, чтобы оставить корону этому младенцу, потому что в аналогичных обстоятельствах уже последовательно отстранили сначала дочь Людовика X, а потом дочерей Филиппа V. Но из бывших кандидатов в регенты двое теперь могли претендовать на трон с видимостью полного права и бороться за власть в королевстве как мужчины — наследники Капетингов. Как племянник последних королей и их родственник в третьем колене Эдуард III Английский был ближе к ним, чем граф Валуа, всего только двоюродный брат, а значит, родственник в четвертом колене. В пользу Филиппа можно было привести довод, что он был родственником полностью по мужской линии, а в линии Плантагенета была одна женщина — его мать Изабелла Французская. Будучи отстранена от наследования одновременно с племянницами по причине своего пола, могла ли королева Англии льстить себя надеждой передать сыну права, которыми не смогла воспользоваться сама? Юристы французской короны будут это отрицать, и в этом будет логика; английские юристы, менее последовательные, будут это утверждать, но эта правовая проблема, возникая вновь и вновь, так и не сможет найти разрешения ни в пользу одних, ни в пользу других, пока будут опираться на прецеденты.

Хотелось бы знать подробности дискуссий, несомненно, очень кратких, на собрании баронов, которое на следующий день после родов Жанны д'Эврё регент созвал в Венсенн-ском замке. Вероятно, в том, что все выступили за графа Валуа, определяющую роль сыграли не столько юридические аргументы, выдвинутые защитниками обоих вариантов, сколько оппортунистические соображения. Филипп уже скоро два месяца, к общему удовлетворению, обладал реальной властью; в качестве регента он лично председательствовал на заседаниях этого большого расширенного совета» который должен был назначить суверена; можно ли было без риска отвести его кандидатуру, отдав предпочтение отсутствующему человеку? В отличие от него, Эдуард III был не то чтобы иностранцем, как слишком часто говорят, — разве можно было назвать в современном смысле слова «иностранцем» принца, который был французом по языку и воспитанию, сыном французской принцессы, пэром Франции, герцогом Гиенским и графом Понтье, супругом дочери графа Эно, в свою очередь приходившейся племянницей Филиппу Валуа? — но Плантагенетом, то есть королем Англии и непокорным вассалом, находящимся в постоянном конфликте с сюзереном, вассалом, чьи слишком частые «мятежи» за последние тридцать лет дважды вынуждали сюзерена конфисковать аквитанский фьеф, что вызвало два вооруженных конфликта. Последняя из этих войн, недавно угасшая, еще была жива у всех в памяти. В 1325 г. этого подростка, которого таскала за собой мать, видели при французском дворе; особое отвращение вызывали манеры этой злой и бесстыдной женщины, ее склонность к злословию, откровенность ее связи с Мортимером; здесь помнили, что Карл IV изгнал ее от двора. Поскольку она все еще была известна как всесильная правительница Англии, французские бароны опасались: если они выскажутся за ее сына, не поселит ли он на неопределенное время в Париже эту высокомерную принцессу вместе с ее иностранной кликой?