Акула пера в СССР - Евгений Адгурович Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каким образом эта северная красавица оказалась в моей бане? По широте души Пантелевны, конечно! Неугомонная соседка по каким-то своим неизвестным бабусячьим каналам узнала, что уехал я всерьез и надолго, а потому решила, что от баньки не убудет, если в ней кто-то попарится, а потом приберет за собой. Тем более, для нее и еще парочки самых порядочных и чистоплотных соседей такое негласное разрешение существовало — еще когда матушка Геры была жива. Не все ведь жили так зажиточно, и не у всех был холостой сын-журналист с неплохой зарплатой и знакомствами по всему городу. Правильную баню сладить — дело непростое!
Вообще, представить, что в родном 2022 году некая зеленоглазая валькирия лет эдак двадцати пяти сама наносит дров, наберет воды и разожжет огонь — это было довольно сложно. Я встречал таких девушек, да — в турпоходах. И даже среди рюкзачно-палаточной братии они были большой редкостью. Подтянутые, собранные, способные сначала пройти двадцать километров по пересеченной местности с семидесятилитровым рюкзаком за плечами, потом — помыться тремя литрами воды, приготовить ужин из банки тушенки и безбожно украденной на колхозном поле картохи, и сохранить настрой для того, чтобы петь песни под гитару и танцевать у костра до полуночи. К моему сожалению и их счастью — такие девушки уже были чьими-то верными подругами и правильными женами, и мне с ними ничего не светило.
А тут вдруг появилась Тася. Сложно было про нее не думать — а потому во второй заход в жаркую парилку я взял березовый веник и хорошенько отлупил сам себя, прогоняя дурную кровь из головы и других мест. Наверняка она тоже — чья-то верная подруга и правильная жена.
Отмылся до стерильного скрипа при помощи колючей мочалки, с содроганием взялся за опасную бритву, лихорадочно вспоминая наставления Раида — одного знакомого араба из студенческой общаги, который как-то учил меня пользоваться этим оружием маньяка… Порезался всего один раз, и, конечно, — в районе сонной артерии, чтоб совсем страшно было. Освежился одеколоном «Кремль» в странном флакончике — запах оказался приятным, интересно — откуда у провинциального журналиста что-то кроме пресловутого «Тройного»? Шикарно живете, товарищ Белозор!
В дом я входил как будто заново рожденным. Портила впечатление только домашняя одежда — классическая майка-алкашка и треники. Благо — всё было по размеру, без вытянутых коленок и желтых пятен.
С кухни доносились одуряющие запахи и, повинуясь велению собственного желудка, я устремился туда.
* * *
Таисия сидела за столом — в домашнем платье в синий цветочек и с полотенцем, намотанным на голову в виде тюрбана. Перед ней стояла сковорода, накрытая крышкой — это и был источник манящих ароматов. В руках девушка держала книгу, время от времени перелистывая страницы, и я присмотрелся к обложке. «Одиссея капитана Блада. Хроники капитана Блада» Рафаэль Сабатини. Однако!
— Я думала — тут есть вторая часть! — сказала она и отложила книгу в сторону. — Про то, как Питер и Арабелла поженились и жили на Ямайке, в Порт-Ройяле.
— Разочарование, правда? Вместо продолжения — вбоквел, — ляпнул я, не подумав.
— Что? — взмахнула ресницами девушка.
— Вбоквел. Ну, знаете, американцы называют продолжение — сиквелом, предысторию — приквелом, а «Хроники…» и «Удачи капитана Блада» — соответственно вбоквел. Расширение имеющейся истории, иногда — с другими персонажами.
— А-а-а-а! А что, есть еще и «Удачи…»? — честно говоря, ее увлеченность Сабатини заставляла мое сердце биться чаще.
— У меня нет — но в библиотеке имени Крупской — видел! — видеть-то я видел, но через сорок лет… Но книжка была потрепанной, старой, а библиотека — еще старше, так что могло и повезти. — Завтра буду в редакции — зайду, там недалеко.
— Да? Было бы здорово! — искренне улыбнулась она, а потом спохватилась: — Ой! Чего это я? Вот, кушайте! Картофельные зразы — эти с фаршем, а эти — с грибами!
Бульба — это великая вещь! Несть числа прекрасным блюдам, которые из нее можно приготовить! Говорят, в изобретательности в этой области с белорусами никто не может тягаться — даже ирландцы, второй народ бульбашей. Я набросился на еду, стараясь сильно не заляпаться в масле и хотя бы не чавкать. Таисия встала из-за стола, подошла к плите и стала наливать чай, поглядывая на меня из-под опущенных ресниц.
— Вы так смотрите, что мне прямо неловко, — сказал я.
— Извините, — она поставила на стол красные чашки в горошек, кинула по кубику рафинада, развернула шоколадку, шурша фольгой. — Я просто тысячу лет не видела, как ест мужчина.
Я поперхнулся зразой и закашлялся, Таисия стала хлопать меня по спине.
— У вас сильные руки! — не выдержал и прокомментировал я.
— Биатлон, — сказала девушка и села рядом. — Я в Мурманске работаю тренером по биатлону, тренировала женскую команду. Представляете — женский биатлон не включен в состав олимпийских видов спорта. Очень обидно! У нас очень перспективные кадры, в Союзе.
— Так вы еще и стреляете? Слушайте, вы какая-то неимоверно идеальная: зразы готовите, капитана Блада читаете, машину водите и спортсменка, и вообще…
— Что — вообще?
Я, наверное, покраснел, потому что вспомнил, какой увидел ее в первый раз. Это было очень, очень впечатляюще.
— Хоть женись на вас, — вот что я ответил, стараясь перевести всё в шутку, и улыбнулся.
Она улыбнулась в ответ, но, кажется, в глазах у нее появилась затаенная грусть:
— Что, и прицеп не испугает?
— Что за прицеп? — не понял я.
«Волга» у ворот Пантелевны никакого прицепа не имела.
— Ничего, ничего. Давайте сковороду, уже десять часов, мне пора… Доброй ночи, Герман.
— Доброй ночи, Таисия. Спасибо за зразы — очень вкусно.
Я проводил ее до калитки, и стоял, провожая взглядом, пока она не скрылась в дверях избушки Пантелевны.
А потом пошел допивать коньяк, потому что уснуть обычным способом мне сегодня тоже явно не светило.
* * *
— Дядя Герман, дядя Герман! — меня разбудил тоненький детский голосок и запах ванили.
Это было очень неожиданно, потому как детей в холостяцкой берлоге отродясь не водилось, как и выпечки с ванилином. Так что я насторожился, но виду не подал: открыл сначала один глаз, потом второй и сфокусировал зрение на беловолосой и голубоглазой девочке, лет четырех-пяти. На ней было желтенькое застиранное платьице и сланцы-вьетнамки.
— Здравствуй, юное создание, — прохрипел я.
— Я не юное