Разбойник - Керриган Берн

Какое-то быстрое шевеление позади заставило Фару подскочить и оглянуться. Пламя свечи мерцало, плясало и яростно шипело, словно пытаясь спастись от дьявола, чье лицо маячило над ней. Одним темным глазом, полным греха, и голубым – полным злобы, он смотрел на нее сверху вниз, а его губы, обнажив белые хищные зубы, сложились в презрительную усмешку.

Крики Фары застряли у нее в горле и не могли вырваться наружу, пока она шарила за спиной в поисках кочерги. К ее ужасу и отчаянию, еще две крупные фигуры вышли из тени и приблизились к ней с двух сторон.

– Надеюсь, вам понравился поцелуй, миссис Маккензи. – Дориан Блэквелл облизнул пальцы и затушил огонь ее свечи, снова погружая их в темноту. – Потому что он будет для вас последним.

«Ты могла бы полюбить меня… Если, конечно, ты этого захочешь… Конечно, я буду тебя любить, Дуган Маккензи… Кто еще…»

Фара плыла сквозь туман воспоминаний, прерываемый быстрым, но далеким щелкающим ритмом, который прорезал приятную дымку с громкой, приводящей в недоумение последовательностью.

«Я никогда не оставлю тебя, Фея… Правда?.. Даже для того, чтобы стать пиратом?.. Обещаю… Хотя я мог бы стать разбойником с большой дороги… Щелк-щелк-щелк…»

Голова Фары была словно в стороне от всего остального, когда мягкий плывущий туман начал рассеиваться и реальность проникла в ее приятный сон.

– Мы уже довольно близко к Глазго, сэр, так что, может, вы захотите снова усыпить ее, чтобы она не успела на паром. – Грубый голос с шотландским акцентом, напомнивший ей о пиле и крепком напитке, вторгся в голоса юности.

– Через минуту, Мердок. – Тот голос. Мрачный и мягкий, с легким оттенком… чего-то чужого и в то же время знакомого. Где она слышала этот голос?

«А ты попробуешь тоже полюбить меня?.. Попробую, Фея, но я еще никогда и никого не любил… Этому я тебя тоже научу…»

– Вы правда думаете, что она вам поможет?

Грубый голос, похоже, приблизился вместе со сводящими с ума ритмичными звуками, которые заставляли все ее тело покачиваться из стороны в сторону.

– Я не оставлю ей шанса. – Мрачный голос тоже был ближе. Он был пугающе близко.

Фара была зла на них обоих. Этим мужчинам не место здесь, в ее драгоценных воспоминаниях. Они каким-то образом портят их. Особенно этот, мягкий и мрачный. Ей хотелось сказать ему, чтобы он оставил ее. Дуган Маккензи был для Фары заветной трагедией, которая принадлежала лишь ей одной, и ей хотелось приказать этому опасному голосу держаться от него подальше. Однако она не могла, потому что он проник в ее странную полудрему и обвил холодными пальцами страха ее горло.

«Любовь для сказок… Любви не существует. Но они же любили друг друга, разве не так?»

Фаре хотелось протянуть руку, но тут серьезные темные глаза Дугана начали исчезать. Его милый мальчишеский голос отдалился от нее, и на смену ему пришло что-то жестокое и пугающее.

«Да, Фара Маккензи, вам надо бежать».

– Что вы ей скажете, когда она проснется? – спросил тот, кого звали Мердок.

– Вопрос, который тебе следовало задать, Мердок, заключается в том, какой информацией, которая может оказаться мне полезной, она владеет?

Встревоженная, Фара попыталась осмыслить услышанное, но, похоже, все мысли унеслись от нее, как упавшие листья в первую зимнюю метель. Ее конечности стали напряженными и одеревеневшими, тяжелыми и несгибающимися. И все же она раскачивалась, как ветка на разгулявшемся ветру. Щелк-щелк-щелк…

– Вы хотите сказать, что не намерены ей сообщить…

– Никогда! – В мрачном голосе прозвучала страстная нотка, будто он произносил клятву, но она быстро затихла.

– Но я подумал, что…

– Ты. Подумал. Что?

Холод. Этот человек был таким холодным. Как Темза в январе. Или как самые низкие круги ада, куда души, слишком темные, чтобы гореть, приходят, чтобы составить компанию дьяволу.

Глубокий, многострадальный вздох был слышен даже сквозь шум поезда.

– Да какая разница, что я подумал! – Голос Мердока звучал скорее раздраженно и разочарованно, чем испуганно, и Фара подумала, что он, вероятно, самый смелый человек на свете.

«Поезд!» Фара узнала дребезжащий грохот. Ритмичные щелчки, покачивание, слабые запахи угольного дыма и влаги. Когда она решила отправиться в путешествие? Тревога разгорелась еще больше, когда она ухватилась за недавние воспоминания. Разве она собирала дорожный сундук? Она путешествовала по работе? Почему она была не в состоянии вынырнуть из этого тумана достаточно надолго, чтобы поднять тяжелые веки или пошевелить еще более тяжелыми конечностями?

Паровозный гудок расколол воздух, и Фара заметила, что они начали замедлять ход. Боже, ей было необходимо пошевелиться! Нельзя, чтобы ее застали спящей, когда они прибудут к пункту назначения, не так ли? Но кто ее попутчики?

Тут еще одно слово ворвалось в ее возвращающееся сознание.

«Глазго!»

Да что она вообще делает в Глазго? Веки Фары затрепетали, она почувствовала, как напрягаются ее мышцы, и сочла это признаком выхода из одурманенного состояния. Это было так на нее не похоже. Она никогда не принимала препаратов, которые помогли бы ей заснуть. И никогда не пила большого количества спиртного из страха оказаться в подобной ситуации. Так что же происходило? Может, ее отравили?

Страх пронзил прорехи в ее памяти, и Фаре стало казаться, что она несется к истине со скоростью парового двигателя поезда.

«Могу я поцеловать вас, Фара?»

Она была с Карлтоном. Он сделал ей предложение – в некотором роде, – и она сказала… Что?

– Ну ладно. – Грубый голос Мердока прервал ее сосредоточенность. – Пойду приготовлю все, что нужно, Блэквелл, а вы последите за девочкой.

«Блэквелл!» Сердце Фары бешено забилось, а разум попытался наверстать упущенное. Она ведь почти добралась до разгадки. Блэквелл… Шотландия… Поцелуй… Ну почему у нее не выходит сложить вместе части этой мозаики!

«Надеюсь, вам понравился поцелуй, миссис Маккензи… Потому что он станет для вас последним…»

Дориан Блэквелл, Черное Сердце из Бен-Мора. Она у него! Он ее забрал!

Глаза Фары распахнулись как раз в тот миг, когда два джентльмена в черном передавали друг другу флягу, хотя достаточно было взглянуть на их лица, чтобы понять, что эти мужчины вовсе не похожи на джентльменов.

Они были одни в частном вагоне, и такой роскоши Фара не видела никогда в жизни. Неясные образы винно-шелкового дамаста и бархата на окнах и мебельной обивке поразили ее ошеломленные чувства. Цвет крови. Если не считать крупных мужских теней в середине вагона, этот цвет преобладал в декоре.

«Это бессмысленно, – подумала Фара. – Если кто-нибудь и был пропитан кровью, так это Дориан Блэквелл». Судя по тому, что она о нем слышала, он просто плавал в реках, полных густой крови своих врагов. Так почему же казалось таким невероятно неправильным, что его шелковый галстук и воротничок под жестким подбородком столь чисты и белоснежны?