Лестница на небеса - Светлана Полякова

«Не дождетесь!» — нахмурилась она.

— Краснова, как хорошо, что я тебя встретила! На ловца и зверь бежит! Привет, Леночка, почему не на уроке? Краснова, пойдем быстрее, не засыхай!

Рука легла на ее плечо и потащила внутрь, в школу. Вздох облегчения чуть не вырвался из Мышкиной груди. Она даже не успела понять, зачем понадобилась местной «комсомольской богине» Тане, но была ей благодарна.

А Таня уже заглянула в ее класс, моментально отпросила Мышку с урока и, теперь быстро цокая каблуками фирменных туфель, поднималась на самый верхний этаж, стопроцентно уверенная, что Мышка покорно плетется сзади.

Оказавшись в комнате, она наконец посмотрела на Мышку.

— Так, — сказала она без лишних предисловий. — Ты пишешь стихи.

— Откуда вы знаете?

— Сорока на хвосте принесла, — хмыкнула Таня. — Новая директриса… Ты, кстати, в курсе, что у нас новая директриса?

Мышка в курсе не была, но на всякий случай кивнула.

— Так вот, новая директриса у нас тетка с идеями… Ей понадобилась духовная жизнь. Говорит, у нас застой. Так что ты будешь принимать участие в поэтическом турнире. Раз ты пишешь стихи…

Мышка нахмурилась.

— Я…

— Ничего страшного, — успокоила ее Таня. — Не думаю, что у нас тут все Евтушенки…

— Слава богу, я не он, — сказала Мышка. — Я не люблю…

— Я его тоже не люблю. А кого ты любишь?

— Бодлера, — тихо сказала Мышка. — Я люблю Бодлера. И одно стихотворение Эмиля Верхарна. Я не знаю, почему я их люблю. Так получилось…

Таня посмотрела на нее с интересом и тут же тряхнула головой:

— Ну и ладно, Бодлер так Бодлер… В общем, ты будешь принимать участие в этом самом турнире. Говорят, ты оригиналка, так что директрисе наверняка понравишься.

— Но я не хочу! — выпалила Мышка.

— Чего ты не хочешь?

— Не хочу принимать участие в этом вашем турнире! Мои стихи никому не понравятся!

— Зачем же ты такие пишешь?

— Потому что…

Она невольно осеклась. Ну как ей объяснить, что она их даже не записывает? Просто иногда думает в стихах… Просто думает. Так легче думается… Ей показалось, что единственный человек, который мог бы это понять, стал таким далеким, и ей захотелось закричать от боли, потому что сама была виновата. Все испортила…

Она уже приготовилась. Даже попыталась найти Понятные слова, но стоило ей поднять глаза, как все слова растаяли. Она и сама удивилась собственной немоте, постигшей ее, как тяжелое заболевание. Внезапно.

Таня смотрела на нее теперь холодно и властно.

— Так вот, — тихо проговорила она. — Можешь не хотеть дальше. Но на твоем месте я бы все-таки согласилась. Не в твоем положении фордыбачиться. Поняла?

Мышка отчаянно хотела возразить ей, сказать, что никто не заставит ее делать то, чего она не хочет, но тут в голову пришла простая и ясная мысль. Хотите? Получите…

— Хорошо, — кивнула она и улыбнулась. — Я буду участвовать…

Она развернулась, шагнула к выходу. На секунду обернулась.

Таня сидела озадаченная. По ее виду Мышке было ясно — она уже начала подозревать, что настаивала зря. Но пока еще успокаивала себя, пытаясь внушить, что эта странная девчонка не в состоянии выкинуть фортель, причинить ей, Тане, какие-то неудобства. Слишком мала… И трусиха.

— Турнир послезавтра! — крикнула она ей вслед.

Мышка ничего не ответила. Просто вышла, плотно закрыв за собой дверь.

— И впрямь чумная какая-то, — недоуменно пожала Таня плечами.

* * *

Он шел не разбирая дороги и даже не заметил, как посерело небо. И когда первые капли дождя щелкнули его по щеке, подумал: «Словно небо нашло способ дотронуться» — и вдруг почувствовал себя… счастливым. Ощущение было странное, и сначала он вообще не понял, что с ним произошло. Просто губы сами растянулись в улыбке. Просто серость неба впервые действовала не угнетающе, а наоборот, ему стало уютно и спокойно. Более того, его не раздражал окружающий пейзаж с этим нескончаемым грязно-розовым заводом, и люди, одетые одинаково, в серо-черное, показались ему не бесформенной массой, материалом для лепки в чьих-то бездарных руках, а такими же, как он сам. Просто более несчастными, чем он, потому что были покорны чьей-то злой воле и только ночью, осмелев в темноте, задавали себе вопрос: что делают с их жизнью? Почему они позволяют это делать с ними? Почему их единственная жизнь должна быть для чего-то? Для кого-то? Для чьего-то удобства? Почему они отныне не твари Божий, а просто — твари?

Он и сам не знал, почему вдруг впервые за его двадцать шесть лет он почувствовал, как это верно — братья. Сестры. Все. Просто братья. Просто сестры. Совсем не враги. Просто такие же заблудившиеся. Такие же осиротевшие.

И на душе стало тепло. Причину этого он нашел сразу, почти не затрудняясь.

Мышка…

Ее присутствие в этом вот мире делало его симпатичным. Как будто ею, Мышкой, этот мир оправдывался перед Богом. И — перед ним тоже…

Он пошел дальше, на сей раз медленно, чтобы сохранить в душе это ощущение и… Мышку, как будто от быстрой ходьбы это его счастье могло расплескаться. И еще он понял — все просто. Он не станет ничего придумывать. Он не станет. Все в руке Божией. Если Бог сделал так, что они встретились, разбивая назло массе условностей его одиночество, значит, так было нужно.

«Все в Его руках», — улыбнулся Кинг почти беспечно и радостно, удивляясь тому, как все просто. И как он не додумался до этого раньше.

* * *

Мышка спустилась на этаж ниже. В школе тихо, как на кладбище, усмехнулась она, правда, там не так мерзко пахнет… Но ведь то — кладбище тел, а это? Тут же ей пришло в голову — кладбище душ, и она невесело засмеялась. А как еще прикажете назвать место, где стараются всех подровнять под одну гребенку? Вместо живого человека выковать андроида?

Даже с этим дурацким турниром — что она должна там прочитать, по их мнению? Какую-нибудь бурду про счастливую юность на фоне берез? Она задумалась на секунду, пытаясь подобрать что-нибудь в тему, но тут же отказалась от этих попыток. Незачем врать…

«Может быть, когда-нибудь я и подумаю, что была счастлива», — решила она. Но не сейчас…

И тут же остановилась, вслушиваясь в это словосочетание — «может быть…».

Она подошла к окну и закрыла глаза — так слышалось лучше. Яснее становились чувства.

В актовом зале началась репетиция школьного хора.

До нее донеслась строчка: «…петь и смеяться, как дети…» Мышка невольно поморщилась. И ее «может быть» получило продолжение.

«Может быть, я одна не стану смеяться…»

За спиной послышались шаги. От неожиданности Мышка вздрогнула — когда она начинала думать стихами, ей казалось, что она оставалась совсем одна.