Ларец - Елена Чудинова

— Теперь уж можно не спешить так-то, — приговаривала Катя, бесстрашно наклоняясь с путами к копытам. — Далеко мы от дому, так-то далеко. Никто нас здесь не знает. Расседлаю, да постелем попоны внутри стога, ох и поспим.

— По очереди будем спать? — выговорила Нелли, не открывая глаз.

— Да вот еще! Кого среди бела дня караулить?

— А лошади?

— Далеко не уйдут, я их спутала… Спутал… Сена пощиплют, попьют из ручейка…

— А не сведут?

— Дважды-то за день тех же коней? — Катя расхохоталась. — На миру чужое добро спокойно лежит, а кому сюда прийти, кроме косцов?

С этими словами Катя запихнула попоны в узкую щель стога, протиснулась следом и закопошилась внутри.

— Слушай, а в стогу змей нету?

— Змеи везде есть, — Катя высунула голову из щели. — Только я же попоны кладу, змея от конского пота как от огня бежит!

— Правда? Я, по-моему, с головы до ног им вся пахну… Весь…

— Ну так. А седла под голову, — Катя наклонилась над расстегнутыми арчимаками. — Эх, печенья-то все Парашке достались!

— А ведь верно! И курица у нее в свертках… Похоже, и нам сено жевать. Ну да неважно, я есть не хочу, а ты?

— Да уж поел бы, хотя поспать впрямь важнее. После разберемся. — Катя запихнула в стог второе седло. — Ты полезай!

В стогу оказалось не так уж темно. Травяной дух был здесь густ до того, что кружил голову. Нелли со вздохом растянулась на войлоке.

— Буду спать в сапогах, как шведский Карл. Здорово!

— Какой такой Карла?

— Которого Государь Петр Великий побил. Он все хвастался, что солдатских сапог не снимает.

— Чем только побитый не хвастает. — Катя свернулась клубочком. — Ох хорошо мужское-то платье… Век бы носила.

Катя уснула мгновенно. Дремота же, объявшая Нелли, никак не переходила в сон. Быть может, из-за того, что все мышцы ее гудели от долгой скачки. Ноги теперь чувствовались, но очень болели. Ныли плечи, тянула поясница. Глаза то закрывались, то, независимо от Нелли, раскрывались вновь. Взгляд скользил в сумраке травяного шатра, останавливался на светлом треугольнике входа, слеп, вновь приглядывался к жердинам, удерживающим сено, к арчимакам, сложенным Катей в ногах, различал фигуру человека, присевшего на корточки рядом с арчимаками.

Человек этот смотрел на Нелли, и глаза его были странного, желтого, как янтарь, цвета, при этом словно бы подсвечивались сами, как у кошки. На бледном лице его, красивом, но словно бы женственном, слишком узком и изящном чертами, сидела черная бархатная мушка, пристроенная на высокой скуле под правым глазом. Незнакомец не был стар, поскольку высокий лоб его был гладок и чист, а бледные щеки упруги, но отчего-то не казался молодым. Наряден он был чрезвычайно. На голове его красовался парик цвета бледной соломы, и, в тон парику, шея и руки тонули в соломенной пене пышнейших блондов. Руки тоже были красивы — узкие, с длинными и тонкими, очень длинными и тонкими пальцами. В руках незнакомец держал потрепанную колоду карт в зеленой рубашке, посередь которой, в овале арабесок, извивалась вокруг ствола яблони змея с головою и бюстом женщины.

— В экую нору забились, не разогнешься, — незнакомец улыбнулся Нелли, показав мелкие жемчужные зубы. Затем устроился поудобнее, согнув одну ногу в колене и мальчишеским движением оперев на нее подбородок. Ближе всего Нелли видела обхватившие колено руки с картами в длинных пальцах.

— Кто ты? — недовольно спросила Нелли.

— Неужто не признаешь? Хочешь сыграть со мною в мои карты, а не знаешь, кто я? — Незнакомец дружелюбно рассмеялся.

— Ты — Венедиктов. Но я вовсе не хочу играть с тобой в твои карты. Я только хочу тебя обокрасть.

— Так это и значит, что ты садишься играть в мои карты. — Пальцы собеседника все тасовали колоду. — Вслед за старшим братом идет младший, не так ли? Вслед за Орестом — Роман? Я покуда пасую, а ты ходишь. Пусть так, но жди моего хода, Сабуров-маленький, ты вить не знаешь, когда он последует…

— Я тебя не боюсь!

— Да разве я тебя пугаю?

— Твои карты мечены? Ты обманщик, теперь я наверное знаю, ты обманщик!!

— Ты чего кричишь-то? Спи! — Катя трясла Нелли за плечо.

— Он ушел?! Где он?

— Да привиделось тебе, никого нету… — Катя вновь уткнулась в седло, словно оно было мягчайшей подушкой.

Веки Нелли наконец смежились, и она заснула.

Корзиночка с масляными печеньями, ягодными и ореховыми пирожками, дичью, ветчиной и прочей снедью вправду досталась Параше. Весь день, тот, что Нелли с Катей пережидали в сторожке, Параша разворачивала одну льняную салфеточку за другой, печалясь, что подруги сидят в лесу голодом. Попыталась она было попотчевать и Фавушку, но тот сердито отмахнулся от барских лакомств.

К ночи они остановились у постоялого двора, того самого, что Нелли с Катей миновали поздней на полном скаку. Фавушка отправился спать в гостевую избу, а Параша, как положено благородной девице, устроилась в карете, собрав все подушки и завернувшись в Неллину тальму.

В седьмом часу утра они уже пустились в дорогу. Немного раньше полноводной Чары пути Параши и ее подруг разделились. С большой дороги на столицу Фавушка свернул берегом вверх по течению.

Несколько часов ехали они над широкой рекой, миновав два села, а когда река сделалась заметно уже, поворотили к небольшому городу. Сперва Параша увидела пять сизых куполов собора вдали, словно бы в чистом поле, затем в окне мелькнула станция, прилепившаяся к посадским огородам.

— Остановишь здесь, что ли? — крикнула в окошко Параша.

— Не ори, барыня нашлась, — сердито отозвался Фавушка, погоняя лошадей. — Хорошо ехать, так к ночи на месте будем. С другой-то стороны глянуть, так и спешить некуда. Враз княгиня глянет на тебя, так и скажет, хватать ее, негодяйку, да пороть, куда Алёну Кирилловну задевали? И кучер в сговоре. Небось ограбили да зарезали боярышню, вот и весь сказ.

— Вздор несешь, барышня сама скажет если что, по ее воле сделано.

— Сказать-то она скажет… Да только где ее теперь найдем, Алёну Кирилловну? Нас до того десять раз успеют насмерть засечь.

— Кто это насмерть засечет — монашки?

— Да уж пошлют за кем надобно, только глянут на тебя, враз пошлют… Ты в барской одеже что корова под седлом. Вот обман задумали, дитяти не обмануть…

Ворчанье Фавушки было слишком созвучно страхам Параши, чтобы девочка отнеслась к нему добродушно. Дале слушать девочка не стала, напустив на брата лютую икоту.

— Ты мне брось ведьмачить, окаянная! Ик… правда-то глаза колет?.. Ик… Остановлю да накостыляю тебе, ик… Если не прекратишь… ик…