Лев любит Екатерину - Ольга Игоревна Елисеева

– Не уезжай! – поразительно, она даже выть научилась по-русски, только тихо-тихо.

– Зараза к заразе не липнет!

Поднял с полу, поцеловал в мокрые щеки.

– А хорошо, что у нас есть сын, Като.

Мальчик родился незадолго до переворота и теперь жил в доме директора Кадетского корпуса Ивана Ивановича Бецкого. Блуждая по пустым залам Мраморного дворца, Григорий думал, а не забрать ли парнишку к себе? Все-таки родная душа. Одного боялся – этих странных черных наплывов, отнимавших у него сознание происходящего.

Тогда, когда мчался в Первопрестольную, ни о Като, ни о сыне не думал. А пугающих приступов темноты еще не было… Может, после Москвы они и начались?

Старый город открылся ему в дымах от костров из тел умерших. В тоненьком погребальном звоне. В сентябрьском трепете берез и в распятых ладонях красных кленов на мостовых. Сеял дождь. Людей на улицах не было. Даже собаки не тявкали из подворотен. Поели, что ли, всех собак? Нет, не может быть. Запасов в Первопрестольной, хоть осаждай, с голоду не сдастся. Оказалось, собак перерезали, чтоб не разносили заразу – удивительная предосторожность в бунтующем-то городе.

Полки, которые прибыли с Григорием, быстро навели порядок и сняли блокаду Кремля, где Еропкинские солдаты уже одурели от страха: не чума подкосит, так свои прибьют. Для острастки Орлов велел повесить десяток зачинщиков. На сем расправы закончил и принялся за лечение. С ним ведь не только войска, но и доктора-немцы из Петербурга прибыли. Двенадцать голов. Насмерть перепуганные, они пытались дорогой возражать – ведь их силой мобилизовали – но получили от Григория толковое разъяснение: «Будете вякать, удавлю».

Госпиталей прибавилось. Крепостных и беглых призвали туда ходить за больными, такая храбрость вознаграждалась свободой. Орлов сам не раз посещал страдальцев. Заметил, что постели и белье умерших из жадности не сжигают. Пресек. Элементарные предосторожности дали поразительный эффект.

Из канцелярии градоначальника бегал по городу мальчик Пашка Страхов, исправлявший должность письмоводителя. Торопился он домой, чтобы щей похлебать, а народ из окон высовывался:

– Касатик, сколько? Сколько сегодня?

– Шестьсот! – кричал Пашка.

Люди крестились. Много еще.

А на завтра:

– Четыреста, православные! Четыреста!

– На убыль пошло, – шептали, не смея поверить.

Третьего дня:

– Двести! Двести только сегодня преставилось!

– Слава богу! Слава богу!

– Слава графу Григорию Григорьевичу!

И весел Пашка, и ноябрь уже на носу, а с ним холод сам собой заразу подлижет.

Тогда Орлова считали спасителем Москвы. Выбили медаль в его честь. Оды писали. Даже памятник хотели поставить. Герой отказался.

– Докторишкам ставьте. Колодниками. Без числа их умерло, пока тела жгли. Холопам госпитальным. Амвросию-страдальцу. Еропкину. А раз всем нельзя, то хоть наградите честь по чести.

Като всегда была щедра. Кто уцелел из воровских людей и беглых, получил свободу. Еропкина уговорила остаться на должности обер-полицмейстера. Пожаловала орден Святой Анны. Генерал явился к жене: «Возвращаемся в столицу, станешь одной из первых дам». А та рада, что муж жив, и никакой ей столицы, никаких его орденов и новых должностей не надо. «Где скажешь, там и буду с тобой».

Хорошая пара. Орлова даже зависть взяла. Почему у него не так? Что он, кривой, косой, расслабленный? Чем он Бога прогневил? Ведь жизнь его только тогда и обретает смысл, когда с Като какая-нибудь беда стрясется. А в другое время: нужен он ей, не нужен – сразу не разберешь. И опять затосковал ее голубь. Не успел крылья развернуть, снова складывай!

Като думала, что нашла ему дело. Как раз по плечу. Даже тихо посмеивалась от удовольствия, прикрывая веером губы. Назначила главой миссии на переговорах с Турцией. Кто, если не умница Гри Гри, вырвет у агарян побольше уступок?

Эту идею предложил ей Никита Иванович Панин. Екатерине бы насторожиться. «Бойтесь данайцев, дары приносящих». А она образовалась, схватилась за нее. Носилась, как дурень с пасхальным яйцом, расписывала Орлову, какой вес он получит, если вернется миротворцем.

– Мне надо, надо, надо это, – твердила императрица. – Близится совершеннолетие Павла. Они будут требовать передать ему корону. Мы должны быть сильными. Твоя сила – твой успех. Я очень надеюсь.

Надежд Григорий не оправдал. И напрасно Екатерина в письмах парижским корреспондентам называла его «ангелом». Приехавший на конференцию в Фокшаны Потемкин метко окрестил Гришана «ястреб мира». Ни малейшего понятия о дипломатии посол Ее Величества не имел.

В том-то и состояла ловушка, хитро подстроенная Паниным. Зная вспыльчивость и упрямство Орлова, не трудно было догадаться, каков из него выйдет переговорщик. Вляпался Гришан по самые уши, ни о чем не подозревая и страшно гордясь собой.

Ехали весело. С песнями. Победа – вот она! Как журавль в небе вьется. Да не всякому сядет на плечо. Молчуны-дипломаты только и делали, что силки на синиц расставляли. А ему, Орлову, не к лицу себя унижать. Враг разбит. Какие могут быть отпирательства? Здесь волю диктует русский меч.

Через степь добирались в компании союзных ляхов. Глянули издали на крепость Каменец.

– Эк вы, ребята, ее развалили! – рассмеялся Гришан.

– А нам турецкий султан – приятель, – отвечают. – Против друзей какая оборона нужна?

Орлов только крякнул в кулак. «Видно, совсем плохи ваши дела, братцы, если с турком в сердечной дружбе живете. Да и кто же вам сказал, что он не попрет отсюда прямо на Варшаву, если каждый год у вас же из брюха кишки выматывает – тянет полоны от Кракова до Кафы?»

Но вслух ничего не сказал. Ляхи – народ ненадежный, смутный и веселый, легко переметаются со стороны на сторону, сегодня говорят одно, а завтра их слова ветер унес. Хлебом не корми, дай покричать и заварить бучу. Не надо бы нам с ними вовсе знаться, да больно близко живут.

Прибыли в Фокшаны. Маленький городок. Справа степь, слева степь. Посередине глинобитные домики под плиссировкой красной черепицы. Кое-где тень от садов. Турки выглядели чудно. Тяжелые парчовые кафтаны до земли. Золотые сабли в изукрашенных каменьями ножнах. Высоченные медвежьи шапки. Боярские? Да точно, один в один. Как на свидание со своим прошлым приехали. И глядели русские, и дивились, и чурались себя прежних. Не догадывались, что парики к головам тоже не гвоздями прибиты – будут другие игрушки.

Князь Орлов в первые дни до начала заседаний проявлял важность и вежливость. С турками раскланивался, татар благосклонно не замечал. Это еще что за мелочь под ногами вертится? Однако из-за этой мелочи и разгорелся главный спор. Екатерина хотела, чтобы ханство отложилось от Турции и обрело независимость. Так, без поддержки из Константинополя, татарам трудно будет ходить воевать наши южные земли.