Ольга Берггольц. Смерти не было и нет - Наталья Громова

Над могилой Маечки Ольга Берггольц ставит красную звезду. Она клянется Родине, что сможет свести "с природой счеты". Как это возможно? Окажется, что возможно. Слово уже сказано, написано и напечатано.

"И как странно я живу! – подводит итог Ольга тем страшным дням. – Ирина, Николай, самое дорогое – ежеминутно хочет уйти от меня, – как бы предчувствуя самое страшное, пишет она в дневнике. – А Майки уже нет… Но ведь так у всех, такая жизнь и есть, рождение – гибель – рождение, это ее "основная жила", обрастающая дипломатией, социальными категориями, литературой. Как надо быть проще, животней что ли, и (ведь) чем выше интеллект, тем животней человек!"

И жизнь действительно, словно сопротивляясь ее идейным устремлениям, становится насквозь физиологичной. Ольга часто лежит в больницах. Аборты и выкидыши теперь становятся непрерывными. Это какой-то страшный физиологический морок, из которого на десятилетие ее не выпускает жизнь. Это не она сводит счеты с природой, а природа бьет и бьет ее.

Болеет старшая дочь – Ирочка. У нее осложнение после ангины – эндокардит. Припадки эпилепсии у Николая. "Нет, никто, никто, только он. Как он улыбается, еще не придя в себя, и тянется ко мне – откуда-то из тьмы припадка. Лицо у него, как у Святого, и хочется заорать или умереть".

Казалось бы, несчастья должны еще больше сблизить любящих. Но Николай вернее видит реальное положение дел в стране. Он понимает, что жизнь людей с каждым годом становится хуже. Ольга же, хоть и мучается вопросами и сомнениями, но упорно продолжает убеждать себя: надо все вытерпеть – и новая жизнь непременно наступит.

В начале тридцатых годов Ольга Берггольц работает в издательстве "Детская литература" вместе с Маршаком, пишет стихи, прозу, детские рассказы. Ее повесть "Углич", написанную по заданию Маршака, прочел Максим Горький.

25 октября 1932 года он отечески наставлял ее: "Прочитал Вашу книжку. Славная, задорная, но – впечатление такое, что Вы торопились. Нередко чувствуешь, что на этой странице – недосказано, а здесь автор слишком бегло описал фигуру, там – недоконченное – недописанное лицо… Всегда очень важно первое впечатление читателя, первая фраза книги: это важно, как в музыке первые такты, как в картине – решающая краска. Вы начали книгу диалогом, что всегда создает впечатление эскизности, и это – очень старый, избитый прием. "Стой! – вскричал седок". Читатель сначала хочет видеть, каков седок, извозчик, лошадь, какова – улица, погода. Вам необходимо взяться за дело серьезно, у Вас есть хорошие данные. Вы зорко видите, немало знаете. Но – Вам не хватает языка для того, чтобы одевать материал Ваш красиво, точно и прочно. Так-то, сударыня! Получили трепку"[30].

В дневнике она с восторгом пишет: "27 октября. Приехал Маршак и говорит, что Горькому понравился "Углич"… Горький сказал, что много срывов и т. д., но что, безусловно, талантливо… Писатели, написавшие плохие книжки, – утешаются, когда только слышат магическое слово – талантлив. Я знаю, что я талантлива, иногда я думаю, что только я это как следует знаю. Но все, что я писала до сих пор, – было почти плохо. "Глубинка" в какой-то мере слабее "Углича", и в дальнейшем я в основном пойду по линии "Углича". …Говорят, что Сталин сказал – "для нас писатель важней, чем строитель танков, потому что танки – орудие смерти и разрушения, а писатель – делатель человеческих душ, человеческая душа – дороже танка…""

Ольга пересказывает слова Сталина на закрытом собрании писателей. Они уже стали легендарными и передаются из уст в уста, переиначиваются, в них слышатся разные смыслы. На самом деле на вечере 26 октября 1932 года в доме Горького Сталин, в ответ на реплику Ворошилова о производстве машин, танков и авиации, сказал, что "производство душ важнее вашего производства танков". Эти слова о "производстве душ" смутили даже Корнелия Зелинского[31], записавшего хронику того вечера.

При всем том Ольга смотрит на свое место в литературе достаточно трезво. 21 сентября 1933 года она пишет: "В литературе ко мне относятся, конечно, несерьезно. За исключением разве "Молодой гвардии". Я стою на глубоком отшибе от плеяды признанных – Корнилов, Прокофьев, Гитович и др. Имя мое упоминается только когда говорят о детской литературе. Обо мне ходят анекдоты как о приспособленке. Высмеивают мой "энтузиазм", "увлечение заводом". Сегодня Б. Корнилов сказал – "что я слыхал, будто бы у тебя было где-то напечатано стихотворение:

Пускай. Торопиться нельзя, нельзя выказывать желание "признания" – ни словом, ни делом. Я иду честным и очень трудным путем. Я буду заниматься историей завода, буду отдавать ей свою лучшую энергию, то мизерное пока еще мастерство, которое у меня есть, буду работать над "проблемными" рассказами, над "женскими стихами", над детскими книгами. Меня вывезет жизнь, мое нелитературное участие в ней, моя принадлежность к партии. Я не сомневаюсь в том, что я талантлива. У меня нет культуры, нет жизненной закалки, нет глубины ума. Все это будет. Я сделаю книги, нужные и любимые теми, кто будет их читать…"

Вера в то, что в литературу ее выведет "принадлежность к партии", которая для немалого числа писателей стала жизненным кредо, для Ольги превратится в ту бетонную стену, о которую она будет биться головой всю вторую половину жизни.

Теперь, когда разогнана РАПП, руководство литературой, как кажется многим, возьмут на себя не авербахи, киршоны и либединские, а сами писатели и серьезные люди из партийного руководства.

Готовится Первый съезд писателей, который предваряет поездка писателей на Беломорканал.

Эту поездку, организованную чекистами, возглавляет Леопольд Авербах. Он близко связан с Генрихом Ягодой, поэтому владеет всеми механизмами взаимодействия чекистов и писателей. Такие люди еще нужны. Главной же целью поездки была работа по подготовке книги "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина", авторами которой стали Б. Агапов, С. Буданцев, Е. Габрилович, М. Зощенко, Вс. Иванов, В. Инбер, В. Катаев, М. Козаков, А. Толстой, В. Шкловский и многие другие.

Экскурсия была прекрасно организована. Сначала широкое застолье в гостинице "Астория", потом писатели сели на пароход "Чекист", где их обслуживали работники ОГПУ. И наконец, встреча с заключенными. В хорошо пошитых комбинезонах "каналоармейцы" встречали литераторов возле аккуратных домиков, к которым вели посыпанные песком дорожки. Все как один готовы к перековке и рассказам, как встали на путь исправления.