Стукач - Олег Вихлянцев

Не поверил Прибаев. Уж ему-то, вскормленному на лагерной баланде, будет этот молокосос лапшу на уши вешать!

– Я на понт тебя не беру, – сказал лейтенант. И ушел.

Лелик долго думал, зачем вообще появился в его жизни Багаев. Пришел, избил, пообещал «вышак» и отвалил как ни в чем не бывало. Но на понт действительно не брал. Потому что вскоре состоялось дополнительное выездное заседание суда и Лелика приговорили-таки к исключительной мере наказания.

Вторая встреча с Иваном Ивановичем состоялась уже в блоке тюрьмы, отведенном для смертников, тех, кто дожидался исполнения приговора. Провел там Прибаев почти полгода. Строчил прошения во все инстанции, требовал разобраться, орал во всю глотку, что произошла судебная ошибка. Без результата. Никому он на хрен не был нужен. Только Милка, деваха с воли, маляву скинула[25].

«Здравствуй, мой любимый, дорогой Ленечка! Откудова ж ты прознал про сыночка? Я так рада была, когда добры люди передали от тебя посылочку с вещичками да письмецо! И за цветочки тебе спасибо! Значица не забыл ты нас. А сыночка Ленькой назвала – в твою честь. Он родился через полгода после того, как тебя за военторг посадили. Мы ждем тебя и любим. Ты освободишься, и заживем мы счастливо…»

И все такое прочее. Знать не знал Лелик, что у него на воле сын растет. И письма Милке не писал, не говоря уже о цветах и посылке. Но про все забыл, когда строки эти читал. Горло перехватило от волнения, слезы из глаз сами полились, и сердце чуть не остановилось. Любил ведь он эту шалаву Милку. Ох как любил!

И вдруг появляется Багаев. Точнее, Лелика выводят к нему, в комнату для допросов.

Сидит лейтенант за столом, улыбается приветливо. Лелик перед ним стоит в парадном полосатом мундире приговоренного.

– Чего надо? – спросил угрюмо Лелик. Он давно смирился с судьбой и приготовился умереть. Даже письма писать в инстанции перестал к тому времени. Вот только о Милке думал. Не мог забыть.

А лейтенант спроста:

– Жить-то хочешь небось?

Не ответил Лелик. Глаза только закрыл. А перед глазами Милка с ребенком на руках. Страх как жить захотелось.

Противоречивая она – человеческая натура. Уже приговорен. И знаешь, что нет пути назад. «Стенка» неизбежна. А все ж таки надеешься на чудо до последней секунды. По коридору тебя поведут на расстрел, а ты надеяться будешь. И никак по-другому.

– Не боишься? – вновь спросил лейтенант, имея в виду приговор суда.

– Я ничего не боюсь, – сказал Лелик.

– И смерти?

– И смерти. Все там будем.

– Милка снится по ночам, ребеночек, – как бы размышляя, проговорил лейтенант. – С ума сходишь, да?

– Ах ты гнида! – кинулся на него Лелик. Но тут же получил удар в голову. Потерял сознание.

Очнулся, а перед ним снова рожа Багаевал

– Слышь, – говорит, – я тебе жизнь предлагаю, а ты упорно к своему «вышаку» идешь. Письмо вот бабенке твоей писал, старался, чтоб почерк подходил, на вещички потратился. Где благодарность, не вижу?

И сломался Лелик. Подсунул ему Багаев какие-то подписки-расписки, настучать на кого-то заставил. И – пошло-поехало. Большим специалистом оказался Иван Иванович, невзирая на годы свои молодые. А специальность его была – вербовать среди зеков осведомителей. И не шушера интересовала Багаева. Он играл только по-крупному.

И Лелик не нарушал правил игры, навязанных Багаевым. Продолжалось это до тех пор, пока не предложили Лелику его блатные кореша короноваться на вора в законе. Ведь у них-то он оставался вне подозрений! И короновали. Вот тут и струхнул Прибаев по-настоящему. Как уцелеть меж двух огней?

Не выполнил однажды очередное поручение вербовщика. Не захотел перед своими лишний раз подставляться. Тот вызвал осведомителя на конспиративную встречу. Отказался, не пришел. Перепугавшись вусмерть, бросился в бега. Тщательно скрывался. А Багаев и не искал особо. Знал: рано или поздно вор заявит о себе.

Много лет прошло. Спалился Лелик на очередном деле и угодил в лагерь. Поначалу ждал появления Багаева каждый день. Тот не объявлялся. Словно забыл о существовании агента. Нет, видно, не забыл. Наведался.

Чего ж нынче задумал?..

* * *

– О чем призадумался, Устимыч? – Старшина-участковый бодро вошел в кабинет председателя Ургальского сельсовета. За ним неотступно следовал Соленый. За ночь их первое знакомство переросло в крепкую мужскую дружбу, замешанную на доброкачественной брусничной водке.

– А! Милиция! Заходь! С чем пожаловал?

– Во! – ткнул участковый толстым кривым пальцем в сторону Соленого. Знакомься. Работягу тебе привел.

– Рад! – Председатель протянул Соленому руку. – Захаров, Федор Устимыч, – представился он.

– Платон. Куваев, – назвался Данил Солонов с полной уверенностью в том, что он на самом деле является Платоном Кунаевым.

– Ну вы здесь договаривайтесь, а я пошел: делов невпроворот, – озабоченно произнес участковый.

– Вестимы твои дела! – махнул рукой Захаров. – Опохмелиться торопишься. Ну да Бог с тобой. Иди. А ты, Платон, присаживайся, поговорим, – пододвинул он стул Соленому. – Какими судьбами к нам?

Соленый степенно опустился на стул, кивнув в благодарность. И начал свой неторопливый рассказ. Точнее, изложил краткую легенду, которую о себе придумал. О том, как в его «родной» Тырме худеет жизнь, как вымирает промысел, а другому занятию места не сыскать. Как подался он в Ургал, чтобы устроиться на какую-никакую работенку и не помереть с голоду.

Особых подробностей от него председатель сельсовета и не требовал. Участковый, приведший сюда Соленого, а теперь уже – Платона Куваева, служил своеобразной гарантией. Как ни крути, а были в Ургале лишь два официальных представителя власти – председатель сельсовета, он же секретарь парторганизации, состоящей из трех человек, и старшина милиции. Сама же партячейка состояла из Федора Устимыча Захарова, его супруги и Петра Кузьмича Репина – участкового.

– Лады, паря! – одобрительно прихлопнул по столу Федор Устимыч. – С работой разберемся, коли на постоянное жительство надеесся. Ну а там, покажешь себя с наилучшей стороны – в партию примем, чтоб, значица, в передовом авангарде…

– В какую партию?! – остолбенел Соленый-Куваев. Такого поворота своей судьбы он не ожидал. Поначалу ему даже показалось, что Захаров издевается над ним.

– В Ленинскую! – с бодрым нажимом пояснил председатель. – В коммунистическую!

– Меня?! – округлил глаза вчерашний беглый зек.

– А кого ж ишшо?! – в свою очередь удивился Федор Устимыч. – Слыхал али нет? На кажный район разнарядку из Хабаровска спустили. В ентом годе по три кандидата в члены принять. А где я йих возьму, дрить-кастрить? Вот ты подвернулся с легкой руки Петра Кузьмича. Сразу видать – мужик что надо! А на других, на наших поглянь! Все ж гады – пьянь позорная! У-ух я йим задам трепу! У-ух, доберусь! – пригрозил председатель сельсовета кулаком в окно.