Дворец любви - Джек Вэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маленький юркий человечек с большой головой и сухими мелкими чертами вонзил в Джерсена испытующий взгляд, и Кирт понял, что с ним выгоднее играть в открытую.
– Я ищу вашего одноклассника, Фогеля Фильшнера. Вы, вроде, были его единственным другом.
– Гм. – Роман Хенигсен задумчиво потер подбородок и бросил:
– Зайдите, если хотите. Поговорим.
Он пригласил Джерсена в кабинет, обставленный точно музей истории шахмат: портреты, кубки, фотографии знаменитых шахматистов.
– Вы играете в шахматы? – спросил он Джерсена.
– Время от времени, хоть и не часто.
– Как и во всем другом, чтобы поддерживать себя в форме, тут нужна практика. Шахматы – древняя игра. – Он подошел к стенду и похлопал по фотографиям шахматистов с дружеской небрежностью. – Все варианты проанализированы, можно предсказать результат любого разумного хода. Если вы имеете достаточно хорошую память, можно не думать о том, как взять верх в партии, выигранной кем-то другим. К счастью, ни у кого, кроме роботов, нет такой памяти. Однако вы пришли сюда не для того, чтобы поговорить о шахматах. Хотите рюмочку ликера?
– Спасибо. – Джерсен принял из рук хозяина хрустальный кубок, в котором плескался дюйм спиртного.
– Фогель Фильшнер. Странно, что я опять слышу это имя. Известно, где он сейчас?
– Это как раз то, что я пытаюсь выяснить.
Роман Хенигсен резко качнул головой.
– От меня вы ничего не узнаете. Я не видел его и ничего о нем не слышал с 1494 года.
– Я не надеялся, что он вновь возьмет старое имя. Но, может быть… – Джерсен замолчал, потому что хозяин дома щелкнул пальцами.
– Странно, – задумчиво протянул Хенигсен. – Каждый вторник, вечером, я играю в шахматном клубе. Около года назад я увидел человека, стоящего под часами, и подумал, что это Фогель Фильшнер. Он повернулся, я разглядел его лицо. Чем-то он напоминал Фогеля, но лишь слегка. У него была приятная внешность и повадки, ничего от щенячьей неуклюжести Фогеля. И все же – раз уж вы упомянули об этом – что-то в нем, возможно, манера держать руки, напомнило мне Фогеля.
– Вы с тех пор не видели этого человека?
– Ни разу.
– Вы с ним говорили?
– Нет. Я так удивился, что уставился на него, а когда решил подойти, он исчез.
– Как вы думаете, не хотел ли Фогель кого-то повидать? У него кроме вас были друзья?
Роман Хенигсен скривил губы.
– Я вряд ли мог считать себя его другом. Мы сидели за одним лабораторным столом, иногда играли в шахматы, он часто выигрывал. Если бы Фогель всерьез занялся этим, мог бы стать чемпионом. Но он сходил с ума по капризной девчонке и писал скверные стишки, подражая некоему Наварху.
– О, Наварх! Это тот человек, которого Фогель винил во всем?
– Да, к сожалению. По-моему, Наварх был просто шарлатаном, мистификатором, человеком более чем сомнительных качеств.
– А что стало с Навархом?
– Я думаю, он все еще где-то здесь, хоть и не тот, что тридцать лет назад. Люди набираются ума, а декаданс больше не производит такого впечатления, как в годы моего детства. Фогель, конечно, тогда испытал потрясение и делал странные вещи, чтобы сравняться с кумиром. Нет, нет, если кого-то и обвинять в том, что устроил Фогель Фильшнер, так сумасшедшего поэта Наварха.
Я виски пинтами глушил,
Как молоко, его лакал.
Еще бы кварту осушил
Да Тим Р.Мортис помешал.
Ах, многоженство хоть и грех,
Но я всегда любил скандал
И сих изведал бы утех,
Да Тим Р.Мортис помешал.
Хор:
Тим Р.Мортис, Тим Р.Мортис,
Нет вернее друга.
Если я решусь уснуть,
Он пожмет мне руку.
Тим Р.Мортис, Тим Р.Мортис,
В холоде и зное,
Наводящий ужас Тим
До конца со мною.
Раз, помню, море переплыть
Я эскимоске обещал.
Успел лишь ноги замочить,
Как Тим Р.Мортис помешал.
Мой талисман меня хранить
Не стал. И я его загнал.
Хотел я денежки пропить,
Но Тим Р.Мортис помешал.
Хор (пощелкивая пальцами
И пристукивая каблуками):
Тим Р.Мортис, Тим Р.Мортис,
Нет вернее друга.
Если я решусь уснуть,
Он пожмет мне руку.
Тим Р.Мортис, Тим Р.Мортис,
В холоде и зное,
Наводящий ужас Тим
До конца со мною.
Наварх
На следующий день Джерсен нанес повторный визит в редакцию «Геликона».
Досье на Наварха оказалось обширным. Оно изобиловало скандальными историями, сплетнями и самыми разными отзывами, скопившимися за последние сорок лет. Первый скандал разразился, когда университетские студенты поставили оперу на стихи Наварха. Этот опус объявили надругательством над устоями, премьера с позором провалилась, и девять студентов получили волчий билет. С тех пор карьера Наварха шла то в гору, то под уклон, пока не рухнула окончательно. Последние десять лет он обитал на борту брандвахты[4]в устье Гааза около Фитлингассе.
Доехав подземкой до станции Хедрик, на бульваре Кастель-Вивьенс, Джерсен очутился в торговых кварталах Амбуле. Район бурлил: здесь помещались агентства, гостиницы, конторы, рестораны, винные лавочки.
Нельзя было шагу ступить, чтобы не наткнуться на фруктовый лоток, газетный киоск или книжный развал. В порту, в устье Гааза, гудели баржи, разгружаемые роботами; по бульвару ездили грузовики; из-под земли доходила вибрация тяжело нагруженной подземки. В лавке-кондитерской Джерсен спросил, как попасть на Фитлингассе, и вскочил в автоматический открытый вагончик, перевозивший пассажиров по бульвару вдоль Гааза. Через пару миль фешенебельные строения и небоскребы сменились ветхими домишками из каменной крошки в два-три этажа. Стекла в узких проемах окон потускнели от времени, а стены, некогда радовавшие глаз сочной терракотой, поблекли из-за солнца и морского ветра. Затем потянулись пустыри, поросшие бурьяном. За ними проступали очертания высоких зданий, сгрудившихся на холме, выше бульвара Кастель-Вивьенс. Там лежали северные районы.
Фитлингассе оказалась серой узкой аллеей, спускающейся с холма. Джерсен вышел из вагончика и сразу увидел высокую двухэтажную брандвахту, пришвартованную к причалу дока. Из трубы вился дымок – на борту кто-то был.