Властимир - Галина Львовна Романова

Окрыленный удачей, Властимир примеривался, чтобы поразить и второй глаз врага, но тут чудище изогнулось, как тугой лук, что-то просвистело рядом, и тяжелый удар — хвоста сбил человека с ног.

Видимо, зверь так и убивал свои жертвы — сила удара была такова, что Властимир покатился по земле, выронив меч. Он тут же вскочил, протянул к мечу руку — тот упал совсем рядом, — но над ним раздался торжествующий рев, и зубы чудища сомкнулись на его ноге.

Оно дернуло, и князь опять растянулся на земле. Пятясь, чудище поволокло его в воду, мотая из стороны в сторону, словно собака крысу.

Властимир шарил по сторонам руками, пытаясь задержаться, но чудище двигалось слишком быстро. Князю удалось уцепиться за корень ветлы, но враг как раз в эту минуту; поджал задние лапы, скользя к воде по гладкой и скользкой-траве. Зубы его проткнули сапог и мясо до кости с жутким хрустом, и князь не выдержал и разжал руки.

В последний миг он вспомнил о ноже за сапогом, сделал —. - глубокий вдох, и, когда ледяная вода сомкнулась над ним, рука нащупала костяную рукоять и плотно сжала ее — последнее оружие на крайний случай.

Чудище тащило его на глубину. Преодолевая застилавший сознание кровавый туман, задыхаясь, Властимир потянулся к горлу своего врага и схватил челюсть свободной рукой, пытаясь ее разжать.

Зверь запаниковал — до этого он не сталкивался с такой жертвой, что сопротивляется даже под водой. Он ударил хвостом, поднимаясь на поверхность. Пальцы князя коснулись мягкого горла чудища, и он, не теряя времени, ударил ножом…

Что-то холодное коснулось его лба, словно легкая рука девы Мангуры остудила пылающее чело раненого воина. Капля скользнула по щеке, и князь вздохнул.

Властимир почувствовал, как чьи-то руки касаются его лица, заботливо ослабляют ворот.

Он лежал на земле, под головой — что-то мягкое, вроде свернутого плаща. Сапоги и верхнее платье с него сняли, он был весь мокрый, но не мерз — совсем рядом горел костер. Левая нога жутко болела, словно до сих пор сразу несколько чудовищ тянули и жевали ее. Князь застонал, и над ним кто-то склонился.

— Больно, да? — послышался озабоченный голос. — Потерпи, я сейчас!

Кто-то коснулся раненой ноги, стал ее гладить, мять и пришептывать что-то еле слышно. К немалому удивлению Властимира, боль начала отпускать. Когда она стихла, князь открыл глаза.

Он лежал на траве у костра, вокруг которого были разложены для просушки его вещи — на нем самом оставалось только исподнее и плащ, которым его заботливо укрыли. Подле Облака пасся чужой вороной конь, а возле князя сидел незнакомый парень в вышитой льняной рубахе, полосатых штанах, закатанных до колен, и босой. Его сапожки со щегольски загнутыми носами стояли у огня рядом с Князевыми. Юноша осматривал князя с беспокойством, но, встретив его взгляд, улыбнулся и кивнул.

— Ну, очнулся наконец! — молвил он приятным голосом. — С возвращением. Видать, боги пока не хотят тебя к себе… И дернул тебя леший в пасть Змею лезть, да еще в одиночку! — продолжал он укоризненно. — А если б он попроворнее тебя оказался? Но ты везучий человек, раз такое чудище одолел!

Его последние слова заставили Властимира забыть о том, что его нежданный спаситель говорил с ним так, как только отцы говорят с неразумными чадами. Он попытался приподняться.

— Одолел? — переспросил он — А разве я его убил?

— Ну да, — кивнул незнакомец, — убил — вон валяется.

Парень помог Властимиру сесть.

В озере, куда его затащило чудище, на поверхности взбаламученной воды плавали обломанные ветки, трава, вырванные водоросли, наполовину вытащенная на берег, лежала огромная туша кверху лапами. Князь увидел на ее белом вздутом горле глубокую рваную рану. Но этого было мало — бок чудовища тоже был распорот наискось, и густая темная кровь сочилась в воду озера, мутя ее.

Вид вывалившихся сизых кишок заставил его поморщиться и закрыть глаза. Князь откинулся назад, юноша заботливо поддержал его, не давая упасть.

— Ох и нажрутся раки досыта, — заявил он. — Глотку ему это ты перерезал, да я добавил, когда тебя от него оттаскивал… А на брюхо, что порвано, не смотри — это я, когда печень вырезал.

Властимир снизу вверх взглянул ему в лицо:

— А ее-то зачем? Или в ней душа его?

— Душа? — юноша откинулся назад, заливаясь смехом. — Ну и насмешил! Откуда душа у этого страшилища?.. А печень — она наша добыча по праву. Скажешь — нет? Суди сам — он бы тебя одолел, съел бы не поморщился. А мы его одолели — тоже должны съесть. А печень у любого зверя — первое лакомство…

На углях костра уже покрывались корочкой темные куски печени, расточая терпкий аромат. Властимиру вдруг захотелось есть, и он решил отложить на потом выяснение имени юноши и почему тот его победу делит на двоих.

Разговорились они позже, когда добрая половина звериной печени была съедена, а остатки юноша завернул в лопухи и положил в седельный мешок. Князь назвался первым, чтобы не возникло недомолвок, и с удовольствием наблюдал, как смутился и восхитился одновременно его собеседник. Юноша явно никогда раньше не разговаривал с князьями.

— Ну, а ты кто таков, какого роду-племени? — вопросил Властимир в свой черед. — И что за человек, что мне в помощники набиваешься?

— Имя мне — Буян, сын Вадима Храброго, — молвил он. — Я гусляр из Новгорода. Ехал куда глаза глядят, услышал шум да крик, сюда прискакал — как раз вовремя, чтобы тебя, Властимир, спасти.

— Я тебе не Властимир, а князь. А ты мне лучше скажи, что гусляр из Новгорода так далеко от него заехал?

Буян перестал улыбаться.

— Нравишься ты мне, княже, — тихо ответил он, — тебе я правду скажу. Изгнал меня Новгород навеки, и Росток тоже выгнал. Бездомный я — только гусли мои при мне да товарищ верный — конь Воронок…

Он с любовью оглянулся на вороного жеребца, а потому не видел, как посерьезнело лицо Властимира.

— За что же тебя изгнали? — спросил он.

— Я на варягов восстал! — не поворачивая головы, ответил Буян. — За то и выгнали.

— Так ты — изгой?

Изгоями становились только преступники — убийцы, воры, насильники. Все, кто не желал признавать своей вины, были осуждены на вечное бродяжничество и одиночество. Ходили слухи, что варяги таких клеймили, чтобы никто им не помогал. Видимо, этот сбежал до клеймения. Среди славян изгоев тоже не жаловали — только дикие народы, что жили на севере, да одиночки-изверги, которых род изверг, почти приравняв к изгоям, иногда помогали им, если не боялись быть обвиненными в сообщничестве. Спутник изгоя сам становился изгоем — это было Властимиру известно.

— Изгой? — повторил он. — Убирайся вон и благодари богов, что я ранен и не могу помешать тебе уехать! Вон!

— А если я не хочу?

Синие глаза Буяна сияли гордостью и вызовом.