Его невинная заложница - Лавли Рос

Я чувствую, как натягивается что-то внутри, ощущаю каждый толчок четче, сильнее, ярче. Минутой позже я вздрагиваю, а Арман глухо стонет, но продолжает бешенный ритм. Немного придя в себя, я понимаю, что ему неудобно. Рана доставляет дискомфорта, а движения сковываются.

— Хочу ртом, — вдруг говорит Арман и тянет меня вверх, вынуждая подняться.

Одним движением он избавляется от латекса и выжидающе смотрит на меня. Я опускаюсь на колени напротив него, наклоняюсь и вбираю соленую от смазки головку в рот. Глухой хрип Армана эхом раздается в комнате. Странно, но сейчас я хочу сделать ему приятно. Обхватываю член сильнее, провожу языком от основания до головки и всасываю ее в рот.

— Соси, — все, что срывается с его губ, после чего я чувствую, как Арман наматывает мои волосы на кулак и помогает мне с движением.

Его член толкается глубже, по языку, задевая горло. Я чуть закашливаюсь и он ослабляет толчки и хватку. Секунда, две, и я чувствую, как горячая сперма ударяет мне в небо. Не задумываясь, я глотаю, провожу языком по головке и встаю. Не знаю, что во мне видит Арман, но он смотрит по-другому. Не так, как две недели назад, не так, как вчера. Совершенно по-новому.

Я сажусь рядом, пытаюсь унять дико бьющееся сердце и найти себе оправдание. Отыскать определение тому, что только что произошло и, если это вообще возможно, понять, почему Арман так изменился. Всего за вечер. За несколько часов.

Немного успокоившись, я одеваюсь и слезаю с кровати, нахожу таблетку, протягиваю ее Арману и жду, когда он выпьет. Прикрыв глаза, он откидывается на подушку и лежит неподвижно несколько минут. Я же сижу рядом, смотрю на мужчину и думаю о том, что дальше? Он узнает о сестре? И что тогда? Будет искать ее? А что со мной? Я сильно погружаюсь в мысли, так что не сразу замечаю испытывающего взгляда, направленного на меня. Арман резко поднимается на кровати и обхватывает мой подбородок здоровой рукой:

— Ты по-прежнему моя шлюха, Катя, — спокойно говорит он, а после, когда я превращаюсь в комок сплошного разочарования и обиды, заканчивает: — Именно так должны думать другие.

Я остаюсь в номере Армана. Сюда со временем приносят мою одежду и кое-какие личные вещи, расческу и косметику. Я раскладываю их по полочкам в ванной комнате и завороженно смотрю вокруг — мрамор и позолота. Или вовсе золото… Откуда мне знать, я никогда не бывала в богатых домах, а за последнии дни вовсе привыкла к грязным комнатенкам. Девочкам не полагаются хорошие номера, а я в клубе на самом плохом счету.

Я радуюсь тому, как чисто вокруг. И как тихо. Ровный пришел с отчетом, но кончилось тем, что Арман ушел вместе с ним. Я попробовала остановить его одним взглядом, когда стояла к Ровному спиной, но это оказалось бесполезным занятием. Арман и бровью не повел, хотя заметно морщился, когда пришлось застегивать рубашку и тревожить свежую рану.

Теперь в номере стоит тишина. Я с детства ценю ее. У нас в семье случались скандалы родители ругались и отец взрывался вспышками ярости. Плохо контролируемой ярости. Словно рубильник щелкал и он уже не мог остановиться, никакие слова или слезы не помогали, я только научилась закрывать сестру собой и зажмуриваться до искр.

— Черт!

Из рук выпадает баночка крема и я пугаюсь звонкого звука.

Зачем я вспоминаю плохое? Вот зачем…

Через полчаса в дверь стучат и я иду открывать, будто я здесь хозяйка. На пороге стоит моя надзирательница, с которой убирала зал вчера. Тамара как-то странно кивает мне, почти любезно, хотя на нее это не похоже, и протягивает ключ на черном брелке.

— Что это? — спрашиваю.

— Ключ от химчистки. Теперь ты будешь помогать там. Если ты сейчас не занята, я бы показала тебе, что там и как.

Я едва не открываю рот от удивления. Сейчас Тамару язык не повернется назвать надзирательницей, скорее наставницей. Хотя я замечаю, как она поджимает губы, ей тяжело дается новая роль и дай ей волю она опять начнет кричать и шипеть на меня.

— Хорошо, — я киваю. — Минутку.

Я накидываю на плечи синюю олимпийку и выхожу в коридор. Тамара ведет меня на другой этаж, а там два поворота и мы оказываемся в прямоугольной комнате с большими столами, корзинами и техникой. Несколько стиральных машинок и сушилок стоят на металлических полках.

— У тебя свой ключ, так что будешь сама здесь хозяйничать. Приходи в десять…

— Вечера?

— Нет, зачем? Утра.

Неужели я больше не буду работать по ночам? Я отворачиваюсь в сторону, чтобы не смотреть вновь на женщину с изумлением. Но этот день поражает меня снова и снова, будто я очутилась в другом месте. Со мной говорят спокойным тоном, как с человеком, а не марионеткой, дают нормальную работу, показывают приятное место. Это не прокуренный зал со скучающими охранниками, которые раздевают глазами и смотрят с грязными усмешками, нет, теперь я буду помогать в обычной подсобке. Тут даже окна есть, светло и свежий воздух.

Я понимаю, что это приказ Армана. Мне приятно и неспокойно одновременно, он же сам сказал, что другие не должны ничего заподозрить.

А что будет, если заподозрят?

Насколько это опасно? Для Армана? Для меня?

— В корзинах грязное белье, — Тамара указывает пальцем на левую сторону, где высокие пластиковые корзины стоят в ряд. — Вытряхиваешь на стол, сортируешь и отправляешь в машинку. Потом в сушилку. Глажкой будет заниматься другая девочка, она будет приходить после тебя.

— Отлично.

— Порошки в шкафчике у окна.

Через несколько минут Тамара уходит, и я спокойно занимаюсь делами дальше. Я быстро привыкаю работать одна, день за днем, отдыхаю от чужих людей и, если честно, не сильно устаю. После ночных смен и танцев на подиуме это кажется сущим пустяком. Тем более я ухаживаю за Арманом как медсестра и уже к трем возвращаюсь в его номер.

Он иногда позволяет себе отдохнуть и тогда я подхожу к кровати и сажусь рядом. Смотрю, как он спит и ровно дышит, я не трогаю его, потому что он слишком чутко спит. Рядом с ним вообще лучше задерживать дыхание, иначе он тут же откроет глаза и посмотрит так, будто у меня за спиной нож или пистолет.

— Это я, — обычно произношу в такие моменты. — Спи дальше.

Его рана постепенно затягивается. Арман очень беспокойный пациент, он явно привык терпеть боль, сцепив зубы, и готов делать себе хуже из-за мужского упрямства, лишь бы не провести лишнюю минуту в кровати. Но на него действуют мои руки. И лучше лекарств. Когда дверь закрыта на замок, я позволяю себе дотрагиваться до его тела. Тягуче и мягко, я провожу пальцами по бугрящимся мускулам и глушу внутренний страх.

Арман слишком сильный. Как машина или жестокий зверь. Я всегда боялась таких мужчин, с детства выучила, как будет больно, если последует удар. Даже обычная отмашка. В ярости такие мужчины сами не понимают, сколько силы в их руках.