Жена дракона - Галина Чередий

– Слушай, как тебе удалось снять тут жилье, жить и разыскивать меня, если ты ничего не знаешь о жизни здесь?

– Дело в том, любимая, что разыскивали тебя по всем мирам, не только здесь. Делают это маги-наемники, как – не скажу, это тебе знать не надо. Только когда стало известно, что ты действительно здесь, я пришел сюда. Так что и дом, и все остальное – это забота слуг.

– Скажи, ты родился, ну, повелителем, или стал им?

– До меня на Дараиссе не было повелителей. Он был населен разобщенными племенами и народами, слабыми и постоянно разоряемыми кочевниками из восточных пустынь. Я объединил всех и сделал Дараисс непобедимым. Я любим Светлыми богами, и они помогли мне в этом, – опять вернулся Раэм, Драконий повелитель, надменный и жестокий. Раэм, способный улыбаться, исчез без следа.

– А мне-то уже показалось, что ты стал нормальным, даже стал мне нравиться, – вздохнула она.

Лицо Раэма потемнело еще больше.

– Тебе следует лечь спать. Дверь откроется завтра на рассвете, и силы тебе понадобятся, – проворчал он недовольно.

– Что, усыплять опять будешь?

– Да. Так ты наверняка отдохнешь, а не станешь тратить ночи на бессмысленные терзания и сомнения. Завтра твоя жизнь изменится, так что лучше тебе быть бодрой и сильной.

Ясмина пошла в спальню, не видя смысла в препирательствах. Все равно он победит. Войдя в комнату, она стянула с себя платье, понимая, что просить его отвернуться или выйти – бессмысленно, и нырнула под простынь. Раэм не стал ложиться, а только, наклонившись, нежно поцеловал и коснулся тех самых точек на шее, погружая ее в сон.

Раэм Дараисский

Раэм вышел во двор и наблюдал за угасающими отблесками солнца на облаках. Это последний закат в этом чужом мире, завтра на рассвете они перейдут в Дараисс, и его жизнь вернется в прежнее русло. Хотя на самом деле он сомневался, что она будет прежней. Кариба как-то неуловимо изменилась в этом мире, стала мягче и легче шла на контакт с ним. И такой она нравилась ему даже больше прежней. Сейчас Кариба не помнила о прошлом, и между ними не стояли обиды и его ошибки. Ошибки? Он что, уже был готов признать, что совершил ошибки, когда пытался заполучить ее и подчинить своей воле? Кажется, да. Он никогда не сказал бы это вслух или признал бы это прилюдно, но, однако же, наверное, можно было сделать по-другому, обойтись с ней не так жестко. А что ему было делать? Ухаживать за ней, соперничая с мальчишкой-соседом? Выставлять себя на посмешище, если бы она все же предпочла этого Лаэмина? Нет, все он сделал правильно! И если бы он не позволил ей сбежать, то она уже давно смирилась и жили бы они прекрасно.

Оставался другой вопрос: хотел ли он, чтобы она вспоминала? Пожалуй, нет. Такая, как сейчас, она его вполне устраивала. Он отчетливо видел желание и неподдельный интерес к нему как к мужчине в ее глазах, вместо прежнего ледяного презрения, и этот взгляд делал его мягким, выворачивал его душу ей навстречу. Он чувствовал, что сейчас он мог вылепить их отношения заново, совсем по-другому, именно так, как он и мечтал всегда. Просто ему нужно укротить свой дикий нрав и властность. Ей явно нравилось, когда он вел себя спокойно, изображая из себя простого смертного. Что же, ради того, чтобы Кариба улыбалась ему и даже целовала его сама, он готов немного поиграть в простого парня. Ровно столько, сколько нужно, чтобы прочно привязать ее к себе. Он убедит ее в том, что она была безумно влюблена в него.

Оставалась одна трудность: кто-нибудь в замке или за его пределами мог просветить ее о характере их прежних отношений. Можно, конечно, запретить, но всегда были те, кто ослушается приказа.

Тогда, пятнадцать лет назад Карибе удалось очень быстро завоевать любовь почти всех его людей. Целые дни она проводила в заботах, общаясь со слугами и с просителями из деревень, старательно избегая встреч с ним. Слух о доброй госпоже быстро распространялся, и поток просителей не иссякал. Люди словно сошли с ума и решили отыграться за все те годы, когда он игнорировал нужды простых подданных. Они все шли и шли к ней. Его молодая жена просто рвала себя на части, стараясь всем помочь. У нее было время для всех, кроме него. Стоило ему лишь появиться рядом, и Кариба мрачнела и опускала глаза, при этом выпрямляя словно окаменевшую спину, и вздергивала упрямый подбородок. От глаз людей не ускользало это, как и то, как мгновенно она обмякала, стоило ему исчезнуть. Ночами она по-прежнему сводила его с ума своим упрямством. Каждый раз как за ними закрывалась дверь спальни, он набрасывался на нее с неутолимым голодом, упорными ласками заставляя ее драконицу подступить близко к коже и затуманить звериным началом разум его восхитительной жены. Ее тело послушно загоралось в его руках дикой страстью, сжигая его самого с такой силой, что порой это пугало. Но стоило лишь отхлынуть страсти, и Кариба становилась холоднее льда, отгораживаясь от него каменной стеной. Она по-прежнему не могла спать с ним рядом, и Раэм вскоре увидел следы усталости на ее прекрасном лице. Тогда скрепя сердце, он стал уходить из их спальни, едва ослабевал его чувственный голод, чтобы она могла поспать. Все это не ускользнуло от слуг, так же, как и напряженное молчание во время трапез и то, что юная госпожа никогда не звала своего мужа по имени, да и вообще не обращалась к нему сама. Вскоре слухи о том, что юная жена повелителя совсем не так счастлива, как должна, расползлись почти по всему Дараиссу. Когда они, сделав круг, наконец дошли до Раэма, он взбесился. Одно дело знать это самому, но узнать, что это так очевидно для всех, было точно нож в сердце.

Пройдя через нескончаемую толпу просителей и ворвавшись в шатер во внутреннем дворе замка, где его жена принимала просителей, он взревел:

– Вон! – и впился в Карибу яростным взглядом.

В этот момент вокруг жены было несколько детей, видимо, сироты. Они сжались от страха, и Кариба невольно прикрыла их собой.

– Прощу прощения, мой повелитель, – холодно сказала она, – мы еще не закончили.

– Мне плевать. Все вон! – рычал Раэм.

Кариба спокойно обернулась к служанке.

– Лана, вымойте и накормите, пожалуйста, детей. Устройте их в комнатах для прислуги, я навещу их позже.

Как только шатер опустел, Раэм шагнул к Карибе и, схватив за руку, дернул на себя, с ощутимой силой впечатывая в свою грудь. Он знал, что причиняет ей боль, но Кариба не издала ни звука, только крепко сжала челюсти.

– Сколько будет продолжаться то, что я вижу тебя только по ночам в постели? – зарычал он ей в лицо.

– Прошу прощения, повелитель, но не понимаю причин вашего раздражения, – холодно сказала она, отказываясь встретиться с ним взглядом.

– Раэм! Я твой муж, и ты должна называть меня по имени. Повелитель я для всех остальных, но не для моей жены. Ты не говоришь со мной, избегаешь целый день и просто позволяешь ласкать себя по ночам. Прошло два месяца, и я был терпелив, но теперь довольно!

Кариба упрямо молчала. Раэм вздернул ее подбородок, заставляя посмотреть в глаза. Его, как обычно, больно обжег ледяной взгляд любимой жены. Несмотря на это, он, не сдержавшись, накрыл ее губы алчным поцелуем. Кариба не отвечала ему поначалу, но потом он ощутил ее отклик, она стала горячее и податливее в его жадных руках. Он не хотел ждать ночи, хотел добраться до ее тела прямо сейчас, ему было плевать, что за тонкой тканью шатра находятся десятки людей. Упрямый рот Карибы наконец поддался его натиску, и он углубил поцелуй, требуя ее полной капитуляции. Раэм зарычал в нетерпении, жаждая ощутить ее под собой немедленно. Он, не прерывая поцелуя, рванул шнуровку, раздирая ткань ее платья, и стянул его по плечам, открывая для себя доступ к груди и позволяя ему скользить на пол к ее ногам. Подняв ее так, чтобы розовые затвердевшие соски оказались на уровне его рта, он впился в одну из восхитительных вершин. Кариба задрожала в его руках. Он знал, что она, как всегда, борется со своей реакцией на его прикосновения и ласки. Она каждый раз упорно боролась, не желая сдаваться этим ощущениям без боя, и всегда проигрывала.