Марш обреченных - Валерий Рощин

Ростовская область

25–26 июля

Новенькая «десятка» резво бежит по хорошей дороге.

Фээсбэшники расстарались и не пожадничали: кондиционер, крутая магнитола, велюровый салон, тонированные стекла… В бардачке и в самом деле лежит сотовый телефон, но звонить с него Барков рекомендовал в крайнем случае. А чтобы мы не переживали за своих родственников, перед уходом дал свой мобильный аппарат и позволил каждому сделать по короткому звонку. Только женам, и никому больше. Переговорив с ними, мы и впрямь успокоились…

Ирина сбивчиво рассказала о том, что выписалась из клиники и находится дома; о подготовке к переезду в Южный окружной медицинский центр; о предстоящем долгом и серьезном обследовании.

Анна – супруга Ильи, узнав мужа, расплакалась. Однако, после мягкого напоминания об ограниченном времени, взяла себя в руки и коротко поведала о детях, о родителях, о себе. И попросила побыстрее возвращаться домой…

Конечно, по интонациям чувствовалось замешательство и непонимание, однако женщины вопросов не задавали и ни словом не обмолвились о природе внезапных и таинственных перемен – видимо, Барков заранее попросил не говорить лишнего.

Проехать предстояло почти четыреста километров. Преодолев половину пути, останавливаемся, разминаем затекшие мышцы, пьем крепкий кофе. И, поменявшись местами, продолжаем путешествие.

Спать совершенно не хочется – тихая лунная ночь и отличная трасса располагают к разговору, к воспоминаниям. Так, незаметно, за беседой проезжаем Батайск, влетаем по мосту через Дон в Ростов и берем курс на северо-запад – к Таганрогскому заливу.

По спящему приморскому городку колесим дольше часа – ищем заученный наизусть Борькин адрес. Отыскав же, паркуем машину недалеко от цели и решаем вздремнуть прямо в салоне. Согласно строжайшим инструкциям полковника ФСБ, на глаза семейству Куценко попадаться не следует. Посему предстоит дождаться утра и отловить сослуживца на улице…

* * *

Борьку мы узнаем сразу.

Немудрено – такого спутать с кем-то трудно: рослый, плечистый, загорелый. Он мало изменился. Разве что раньше имел привычку стричься почти наголо, а теперь отрастил густую шевелюру. Спустившись с крыльца старого краснокирпичного одноэтажного домика, Куцый сплюнул на тротуар и куда-то деловито зашагал.

Супрун, сияя, открывает дверцу. Я удерживаю от порыва:

– Давай потихоньку за ним. Отъедем на пару кварталов, там и кликнем. А то, не дай бог, Мария в окно узреет…

«Десятка» медленно едет в крайнем правом ряду. Посмеиваясь в предвкушении бурной встречи, мы с интересом наблюдаем за сослуживцем. Тот вышагивает своей размашистой походкой у самого края тротуара, размахивает похожими на грабли ручищами, изредка покачивается и пару раз спотыкается о неровности бордюрного камня.

Скоро Илюха не выдерживает: прибавляет газу, нагоняет товарища и дважды сигналит. Борька не реагирует.

Высовываюсь в окно и окликаю:

– Эй, дядя, угости импортной сигареткой!

– Иди, воруй!.. – не оборачиваясь, огрызается бывший морпех.

– Это вас, гражданин, в Америке грубостям обучили?

Куценко останавливается – точно натыкается на невидимую стену и, прищурившись, подозрительно смотрит внутрь салона «десятки». Через секунду расплывается в счастливой улыбке и, раскидав на два метра ручищи, бросается к нам.

– Садись, подкинем! – радостно тискает его Супрун. – Как жизнь-то, товарищ майор морской пехоты?

– Да как у Ленина!

– Это как?

– А-а! И жрать не дают, и не в землю не закапывают!

Упав на заднее сиденье, он по очереди обнимает нас.

– Ну, братцы! Вы не представляете, как я рад! Я ж только на днях вспоминал нашу группу! Какими судьбами, парни? Проездом, что ли?

– Почему проездом? К тебе!

– Вот молодцы! Ну, никак не ожидал такого сюрприза!..

Перехожу к делу:

– Ты сегодня работаешь?

– Да, – скривившись, чешет Борька брюхо под майкой. – Попробую сейчас отпроситься у бригадира ради такого случая. Он мужик строгий, но с понятием.

– А где трудишься? Куда ехать-то?

Морпех машет вперед:

– Прямо. В грузовой порт. Здесь все улицы ведут к порту…

Легковушка плавно трогается и едет по узким улочкам на юго-восток.

– Молодцом, Борька, – совсем не изменился! Даже седины в волосах не видать, – улыбаюсь, развернувшись на переднем сиденье.

– Да и вы бодренькие. Хорошо там у вас, на Черноморском побережье! Чистый воздух, галечные пляжи, теплое море… Небось каждый вечер на набережной пивко потягиваете?

– Почти угадал. А ты чего в Штатах-то не остался – жарко или водка дорогая?

– Не-е, водка дешевая, и не хуже нашей. К перекосу привыкнуть не смог.

– К чему?

– Понимаешь, дороги у них хорошие, а дураков – семеро из восьми. Непривычно и непонятно это для русского человека.

– Логично… Ну, прибился бы к нашим. Их там, говорят, жуть сколько.

– А ты бывал там? – усмехнулся Куценко. – Это здесь с нашим менталитетом все просто: случилась беда – зови друзей и сообща решай проблему. А там все по-другому. Все, понимаешь?! Встречаешься утром на работе с мужиками, они скалят в улыбке белые зубы, жмут краба, интересуются твоими делами… А на самом деле каждый за себя, и плевать ему на соседа, на коллегу, на товарища. И даже на родственников! И большинство наших в этой уродской стране становятся такими же уродами. Прям болезнь какая-то заразная.

– Да-а, – качает головой Илюха, – у нас тут погрязнее, похолоднее, победнее, а все-таки свое – родное.

– Это точно. Я как вернулся в Россию, так душой оттаял. И понял: больше отсюда – никуда!

Он и впрямь искренне радуется встрече: с лица не сходит улыбка, глаза горят. Однако кое-что настораживает. Во-первых, вид его оказался не таким уж и свежим: изрядная щетина на щеках, красноватые глаза с темными кругами вокруг, грязные засаленные волосы. А во-вторых, едва тот уселся на заднее сиденье, как салон наполнился стойким запахом сурового перегара.

Осторожно интересуюсь:

– Выходит, после возвращения жизнь наладилась?

– Не сказал бы, – протяжно вздыхает Куценко, радостная улыбка сменяется скепсисом. – С женой еще до отъезда в Штаты перестали понимать друг друга. Я же старше ее на семь лет, и когда уволился из армии, не стало ни приличного оклада, ни боевых, ни командировочных… Одна пенсия, которой еле на оплату квартиры и обучение дочери. Ну и началось. Чуть что, Машка орет: «Я не собираюсь записывать себя в старухи! Плевать мне на твой возраст, ранения и прочее! Семье нужны средства – устраивайся на три работы и паши с утра до ночи!» Пришлось устроиться и пахать.