Сладкий грех - Никола Корник

— К тому же здесь подают неплохой ромовый пунш, — добавил Эван, натягивая на крепкие плечи сюртук и отшвырнув на стул смятый шейный платок.

— Следовало бы обзавестись новым перед тем, как мы отправимся дальше, — заметила Лотта.

— Думаю, в этом нет нужды, — весело ответил он и чмокнул ее в губы.

Эван вышел, Лотта осталась одна. Она накинула простыню и лежала, наблюдая, как сплетаются на потолке отсветы уличных фонарей.

Ее мысли все время возвращались к Эвану. Скорее всего, он прав. Он — тот самый мужчина, который ей нужен. Эван происходил из хорошего рода, он опытен в любви и так внимателен к ней. Лотта чувствовала огромную признательность за то, что он вернул ей веру в себя и напомнил, что плотские радости делают жизнь прекрасной. Как ни странно, именно чувство благодарности, переполняющей ее, а не голод заставляли Лотту с нетерпением дожидаться возвращения Эвана, чтобы снова насладиться близостью, которая возрождала ее к жизни. Но перекусить тоже не помешало бы.

И все же было в их связи что-то большее, чем удовлетворение плотской страсти. Лотта знала: стоит лишь заняться любовью с Эваном, как она вновь попадет во власть будоражащих и неуместных чувств, которые, вопреки жизненному опыту, он пробуждал в ней. Такова ее природа. Прежде ей приходилось притворяться, будто она не придает особого значения своим любовным похождениям. В действительности это то, что лежало на поверхности. А в глубине души она испытывала боль от несбывшихся надежд, которая заставляла вновь и вновь пускаться на поиски. И вряд ли смогла бы объяснить, что пытается найти в этой череде увлечений, но точно знала, что так и не нашла.

Разумеется, с Эваном будет то же самое.

Этот человек купил ее для развлечения, и, что бы ни происходило, ей придется всегда помнить об этом. Эван решил обзавестись любовницей от скуки, приятно скоротать время. Выбор пал на нее. И несмотря на то что он проявил терпение и доброту, нет смысла искать в их отношениях что-то большее. Лотта сделает большую ошибку, если поддастся соблазну снова пуститься на поиски чего-то несуществующего.

Она повернулась, чтобы плотнее завернуться в простыню, защищаясь от холода пустой комнаты. Ранимость — не самая удачная черта для куртизанки. Стоило бы вновь научиться выставлять острые углы. Так поступают настоящие жрицы любви, холодные и бесчувственные, так будет поступать и она. Это — ее будущее.

Эван вернулся с большим подносом, уставленным блюдами, способными угодить здоровому аппетиту. Поев, он уселся у камина читать газету. Лотта, в накинутой на плечи простыне, уселась у окна, наблюдая за публикой на Джордж-стрит, спешащей на балы и в театры. Казалось, сейчас она отрезана от мира, всей этой светской мишуры, прежняя жизнь потеряна для нее навсегда. Пытаясь спастись от внезапно нахлынувшего чувства одиночества, она повернулась к Эвану с явным намерением соблазнить его. С яростной страстью они предались любви. Несмотря на восхитительное наслаждение, в самых глубинах души затаилась все та же душевная боль и потерянность.

Эван проснулся первым. Он лежал и прислушивался к шуму неугомонного Лондона. Уличные торговцы уже зазывали ранних покупателей, тележки молочниц громыхали по мостовой, голоса, звон копыт, шарканье щеток, метущих улицу. Он всегда любил Лондон с его многолюдностью и суетой, стремлением к развлечениям и наслаждению. Париж — потрясающий город. Он самодостаточен и величествен, но Лондон всегда занимал особое место в его сердце, что удивительно при полном равнодушии к Англии вообще и к англичанам в частности.

Он немного подвинулся, стараясь не побеспокоить спящую Лотту, свернувшуюся рядом с ним теплым уютным клубочком. Какое-то время Эван смотрел на нее, с удивлением замечая, что испытывает от этого удовольствие. Она спала, дыша тихо и спокойно, легкая улыбка играла на губах, будто во сне все дневные тревоги оставляли ее, выплывая на поверхность сознания только с пробуждением.

Эван не имел привычки оставаться с женщинами на всю ночь. Он старался никогда не нарушать этого правила, чтобы не привязываться ни к кому. В случае с Лоттой у него просто не было выбора. С другой стороны, в отеле было много свободных комнат, так что можно было снять еще одну. Но эта идея даже не пришла ему в голову. Теперь он лежал и думал: почему?

Он спал недолго. А Лотта, утомленная любовью, уснула сразу же, уютно устроившись в его объятиях. Ее шелковистые локоны рассыпались по его обнаженной груди. Проснувшийся Эван лежал и прислушивался к ее сонному дыханию, наслаждался ее теплом. Он был сбит с толку и смущен, словно неожиданно попал туда, где все дышит покоем и исполнением того заветного, в чем сам порой боишься признаться.

«Все, — думал он, — пошло не по плану прошлым вечером». Ему нужна была самая скандальная в свете и печально известная из разведенных дам Лондона Лотта Пализер. Кто ожидал, что она окажется такой удивительно ранимой и трогательной. Вот кого он заполучил в свою постель! Занимаясь с ней любовью, Эван ощущал глубину и сладость, не знакомые ему прежде. Ему чудились в их отношениях близость и проникновенность, выходящие за обычные рамки секса. Это могло оказаться опасным. Те несколько часов, что они провели вместе, очень сблизили их. Эвану даже показалось, будто он переживает и тревожится за нее.

В свое время он имел дело со многими женщинами и почти всегда получал то легкое и нетребовательное удовольствие, к которому стремился. Практически никогда он не затягивал отношений, никогда не проводил с женщинами время вне постели, никогда не испытывал глубокого чувства ни к одной из них. Искусные и изощренные в любви, куртизанки вызывали у него чувство восхищения. Поэтому то невероятное, незнакомое и абсолютно нежелательное смешение эмоций, которое Эван ощущал от обладания Лоттой Пализер, застало его врасплох. Это не было похоже на прежние мимолетные связи. Он чувствовал себя так взволнованно, словно привел в дом невесту, а не купленную в борделе любовницу. Все началось лишь с небольшого урока искусного обольщения, а привело к гораздо более глубоким последствиям.

Все это иллюзии, попытка обмануть себя.

Он снова пошевелился, и Лотта сонно запротестовала, прильнув к нему плотнее, прижавшись всем телом, пытаясь снова ощутить его тепло и надежность. Эван подавил в себе желание отпрянуть, обособиться. Черт возьми, он боялся — боялся, будто его молили о том, чего он не мог дать. Одновременно пришло понимание того, как много чувств ему приходилось подавлять в себе в прошлом. Эван продолжал лежать рядом, опершись на локоть и поглаживая шелковые пряди ее волос, пропуская их сквозь пальцы. Кожа у нее такая же мягкая. Вся она дышала сладострастием, вызывая желание прелестными изгибами тела, не такого хрупкого, как у других. Лотта манила своей округлой мягкостью и полнотой именно в тех местах, где ему нравилось. Он позволил своей руке пройтись по оголенному плечу и спуститься вниз к изгибу пухлого локтя. Лотта снова пошевелилась, подвинулась поближе, щекотно коснувшись сосками чувствительной кожи, затем прижавшись к нему всей очаровательно круглой и полной грудью. Это непроизвольное движение вызвало в Эване сладкое желание немедленно овладеть ею. Она стала для него тем чувственным соблазном, без которого он не хотел и не мог больше обходиться. Думая об этом, он стал целовать белоснежные округлости ее груди, такие сладостные и искушающие. В самом дальнем уголке сознания затаилось предостережение. Ему никогда прежде не приходилось испытывать столь сильного влечения. Кто бы мог подумать, что именно она станет предметом его вожделения. Это шло вразрез со всеми его ожиданиями.