Картезианская соната - Уильям Гэсс

«Не все пойло, что сваришь, свинья выхлебает, — сказала мама, повторяя мудрость, вычитанную из любимого альманаха. — Такая уйма денег!»

Когда Рифф был ребенком, «идти по кругу» у них значило, что тебя целуют в задницу и облизывают спереди. Позже ему приходилось следить за собой, чтобы чего не брякнуть лишнего. Элинор отлично умела делать всякие грязные штучки, но не любила применять к ним грязные слова.

Уолтер был разъездным бухгалтером — уцененным специалистом. Он задумался: а что сказал бы о его работе представитель старой школы юриспруденции профессор Вендел? Ведь он ездил из одного города в другой, из одной фирмы в другую — почти все они висели на волоске, как пуговицы, которые вот-вот оторвутся, — и колдовал над отчетностью, пока не удавалось состряпать из их цифири нечто съедобное. Переписав кое-что, перелицевав, подчистив, он выдавал заключение, что все в порядке. Ох, но ведь он любил бухгалтерские книги, шуршание листов, по которым струились синие и зеленые строки, словно нарисованный дождь. Любил рыться в бумагах, часто говорил себе, когда, послюнявив пальцы, разделял слипшиеся страницы: что может быть милее лиловых, лавандовых, липовых оттенков выцветших чернил; что может быть увлекательнее, чем сидеть в чужих конторах, где марки хранятся в коробках из-под сигар, громоздятся горы запыленных, засаленных гроссбухов, а картонные папки открываются, как примерзшая дверца морозилки… Где можно любоваться картотекой с рядами ящиков, и на каждом табличка в латунной рамке с именем и изящно скругленным верхом… Где лампа свисает на проводе под зеленым металлическим абажуром… Многие гроссбухи были такими же пыльными, как здешние книги. Он успел напрактиковаться в сдувании пыли.

Когда Рифф взобрался на этот канат под куполом и начал разъезжать, его одолевала гордость: как хитро он обходит острые углы, какие дает полезные советы, какие выдумывает уловки. Его так и тянуло похвалиться где-нибудь в баре, рассказать о собственной ловкости рук — но он не осмеливался, и ничего не мог сказать ни маме, ни Ким, ни мисс Бизз, ни Элинор. Гордость перехватывала дыхание. Но дыхание, которое можно было израсходовать на похвальбу, мало-помалу успокаивалось, потому что он отнюдь не делал больших денег на этом, иногда клиенты «кидали» его, приходилось менять название собственной фирмы, увольнять секретаршу, — а ведь у него была когда-то секретарша, он звал ее мисс Бизнес, попросту мисс Бизз; она так же странно смотрелась в его конторе, как он сам в этой жалкой комнате мотеля с застоявшимся воздухом, с книгами под стеклом, прикидывающимися литературой; впрочем, мисс Бизз хотя и не испытывала позывов к любви, но имела легкий характер, и когда он уволил ее из экономии, а также (и главное) ради безопасности, она не захотела оставить после себя ни сигаретного пепла в пустой пепельнице, ни шпильки в темной глубине нижнего ящика. Она не ругалась и не благодарила. Не высказывала ни сожалений, ни угроз. Не выразила ни единого лишнего возражения. Никаких пожеланий трахнуться с больной девкой или попасть в середину смерча. Она не разразилась ни единой грубой шуточкой, хотя по природе была из племени сквернословов. Ни гнева, ни угроз, ни сожалений. В ее возрасте — и еще девица. И писала с ошибками. Вот мисс Бизз могла бы прочесть «Сироту мира». Как вы думаете, что там сказано? Процокали ее блестящие черные туфли, и конец концом.

«Афоризмы не делают матерей счастливее, — сказала мама, — а это наверняка книга афоризмов».

Такая книга есть, мама. Где-то есть. В конторе — то ли заброшенной, то ли сгоревшей, то ли рухнувшей конторе Эльфа?

«Руки чистые — рукопожатие честное».

Афоризмы делали его мать счастливее, но это должны были быть ее собственные афоризмы.

Принять бы душ, подумал он. День выдался трудный. Тот тип занимался исключительно яблочным уксусом. Сотни фруктовых деревьев над рекой где-то неподалеку. Яблочный уксус. Но до чего он ухитрился запутаться в займах, до чего довел инвентарную книгу! Чокнуться можно. Пришлось прикинуться, что его ограбили. Мистер Отписка — это я. Извлечь прибыли из убытков, больше неоткуда. Об этом, само собой, вслух никогда не говорилось. Под душем Рифф не пел — он видел слишком много фильмов об убийствах. Зато он пел, восседая на унитазе. Пел неаполитанские песни, которые сочинял по ходу дела: «О соле мио… О коровка моя, как тебя я люблю… Как забыть мне тебя, мой теленок…» Может, попробовать что-то иное? «Идет вперед и вперед, и каждой поре — своя слава… сменяет другую, сцепляясь…»

Господи боже всемогущий, мама, не прислоняйся к розетке, тебя же ударит током! «Ладно, сынок, тогда посади меня куда-нибудь еще», — парировала она, невозмутимая, как тряпичная кукла. Кэтрин Картер. Памела Хэнсфорд Джонсон. Ну и лакомый кусочек. Которая из них — автор?

Кэтрин Картер звучит как-то консервированно консервативно. А вот еще «Международная политика». Ого! Второе издание. Фу, как это читается? Ганс Моргентау. Веско, как прокомпостированный билет. Автор серьезен, как и положено германцу. Каждому Гансу положено быть таким. Только кому это нужно? «Экономика. Принципы и применение». Тоже знакомое дело. Издано в Цинциннати? Оказывается, в Цинциннати что-то издают! А ведь и я мог бы написать книгу, изложить свои методы. Но название нельзя будет сказать ни маме, ни Элинор. Рифф уже видел свою книгу, как наяву. Название будет «Как пекут книги». Или «Поваренная книга для любителей печь книги». Круто! Может, даже слишком круто. Можно было бы спросить мнение мисс Бизз — потому что мисс Бизз знала его как облупленного; но не мог же он обратиться к ее туфлям, что бы он им сказал, таким блестящим, черным, с большими пряжками? Или пояску, стягивающему ее животик? Или родинке над бровью? Хотя она была просто превосходна и пригодна для поцелуя не менее, чем ухо. Нет. Лучше отпустить ее, как рыбу, слишком большую для крючка.

«Слава мужеству». Вот это номер! Уильям Тэйлор Армс. Расфуфыренный, как отель-люкс. Внутри надпись: Уильям Тэйлор Армс, причем напечатано на машинке. Рифф еще не видел таких книг. Аннотация гласила, что это исторический роман. Напечатано «журнальной типографией», Оранж, Массачусетс, в 1966 году. Да как же им удалось напечатать книгу на машинке? Наверно, это редкое издание. Что оно тут делает рядом со всеми прочими? Как миллиардер в метро. Еще одна книга о деньгах, роман… ой-ой, как его, мама… Виземана. И все разных лет: один томик из 20-х, другой — 60-х, книжка из 30-х, потом обратно в 50-е, и пошло по кругу. Как это получилось? Этот сбор заранее не планировали. Все эти книги никак не связаны друг с другом; они не сидели за одной партой, не служили в одном полку, не ходили в один клуб. И все старше, чем этот мотель.

Сними с нее туфли — пряжка только для виду, стяни с нее поясок, поцелуй родинку над бровью, что сначала, что потом?

«Мужчины», — пробормотала Элинор. Ты все еще здесь? «Девушки тоже ходят на встречи, не только парни». И я однажды ходил, объяснил ей Рифф. Он погрузился в воспоминания, держа в руке «Египтянина Синуха». Паренек из городишка в нижнем Иллинойсе, поблизости от Каира, — такой свеженький, что даже яички были гладенькими, как яички… Риффатер учился в университете штата в Карбондейле, изучал экономику, менеджмент, немножко право, прежде чем окончательно нырнул в бухгалтерию; видно, такова была прихоть судьбы, чтобы шарик по имени Риффатер шлепнулся в эту лунку настольного биллиарда под названием Жизнь. Были у него тогда амбиции, мечты, может, даже идеалы. Но получив диплом, он вновь погрузился в трясину обывательской жизни и утратил любовь к учению, интерес ко всему новому и незнакомому, ко всему возвышенному. Сократил свое имя, оставил родные края, оборвал все связи с французами и залег на дно. Постепенно, как это обычно и происходит, он стал своего рода наладчиком, слесарем-спасителем, к которому может обратиться хозяин лавочки на углу, неспешным, как плесень, и методичным, как ржавчина. Он привык носить в портфеле всвозможные пустые бланки и складывать суммы расходов, эти лживые цифры, в подобие правдивой истории. Он не просто перетряхивал цифры, он восстанавливал равновесие жизней, сотворял убытки и катастрофы, изобретал разводы, порождал дополнительных детей. Уолт… То же самое, что Валтари. Тот самый Мика Валтари, что сочинил этого Синуха. Рифф хмыкнул, подумав, что его до сих пор могли бы звать Валтари Риффатер, если б он не додумался сократить имя. Хорошенькое дельце!