Дитя Ойкумены - Генри Лайон Олди

Но куда в таком случае девать ветеранов?

– Славная модель, – мосластые пальцы охранника с силой тыкались в сенсоры. Казалось, от напора зависит: дойдет вызов до машины или нет. – Хоть в космос скачи! А, кэпс? Охота в космос, да?

Далеко, в глубине углового ангара, проснулся автопилот капитанского всестихийника. Сейчас, подчиняясь команде, откроются ангарные двери. Еще минут пять, и машина, обработав запрос на маршрут, вырулит к выезду со стоянки. Можно немного поболтать со стариком. Скрасить время дежурства.

Фамильярное обращение «кэпс» кое-что подсказало ван Фрассену.

– Если честно, неохота.

– Командировка? Академия?

– Я в отпуске. Жена, дочь…

– Уважаю. Семья – это правильно. Это по-мужски.

– Неделю как прилетел. Еще и не виделись толком.

– Ничего, кэпс. Реже видят – крепче любят. Я-то знаю…

– Вы где служили?

Старик подбоченился:

– 2-я гвардейская штурмовая. Истребитель «Ловкач».

– Пилот?

– Канонир расчета плазматоров. Дослужился до корпорала.

– Битва при Траббане?

– Было дело…

«Завидуй, сопляк!» – читалось во взгляде охранника.

– Награждены?

– «Звезда Славы». И «Знак за ранение» золотой степени.

Капитан присвистнул. «Золото» давали за утрату конечности или потерю зрения.

– Подлатали, – ухмыльнулся старик. – В лазарете свое дело туго знают. Вырастили лапу, как новенькую. Повезло, что вообще живым вернулся. Сколько наших легло под Траббаном…

Он угрюмо хохотнул и поправился:

– Над Траббаном. Батарею сменить, кэпс?

– Не надо, спасибо, – отказался ван Фрассен. – У меня динамическая гематрица. До конца отпуска хватит.

Тень упала на лицо старика.

– Гематрица? Дрянь-липучка. Вот скажи мне, кэпс, как солдат солдату…

Капитан пожалел, что затеял этот разговор. Шесть гематриц – от пяти со скидкой – он приобрел на Лулле, в энергетическом супермаркете «Шарон и сын». Не слишком патриотично, зато выгода налицо. На таком питании двигун «Луча» тянул, как зверь.

– Чья техника лучшая? Наша, ларгитасская. Чьих патентов в Ойкумене, как дерьма? Опять же наших. Звездолеты-вездеходы, клиники-заводы – везде мы впереди. Неокерамика, металлокварц; плексаноловое литье. Да хоть сушилку для волос возьми, или там маникюрный прибор… Наука! А где она, наука? – здесь, на Ларгитасе…

Охранник погрозил ван Фрассену пальцем.

– И спрошу я тебя, кэпс: доколе? Что же наши короли физики-химии себе думают? На чем наша чудо-техника ездит и летает? На гематрицах? На «гирляндах Шакры»? На вехденских аккумуляторах? Шестеренки, выходит, у нас свои, лучшие, а недолюди нам эти шестеренки крутят. Позор! Стыдоба…

– На своем тоже летаем, – вступился капитан за родину. – Термояд, кавитазмы… Установка Тора-Хаусмана. Вакууматор, наконец. Думаю, в самом скором времени…

Старик вздохнул.

– Вот и я так думал. В скором, значит, времени. Оглянулся: нет его больше, времени. Кончилось. Прошла жизнь. «Звезда Славы» есть, а жизни нет. Огарочек! – пыхтит, коптит… Думаешь, тебе подфартит? Доживешь? А пока, гори оно синим пламенем, на гематрице полетаю. Пусть мне гематр, компьютер двуногий, из задницы энергию достает…

К воротам, сигналя, подъехал «Луч».

– Извините, тороплюсь, – соврал ван Фрассен. – В другой раз…

Забираясь в кабину, он спиной чувствовал осуждающий взгляд охранника. Казалось, никто иной, как корвет-капитан Теодор ван Фрассен лично виноват в том, что расы энергетов далеко обошли техноложцев – даже таких просвещенных, как ларгитасцы – во всем, что касалось производства энергии. Это он, корвет-капитан, в далеком прошлом дал брамайнам и вехденам, вудунам и гематрам совет отказаться от возможностей науки, презреть мощь человеческого разума – и двинуться животным путем эволюции, выращивая способность организма к энергетизации, как звери холодных климатических зон отращивают длинную шерсть и мощный слой подкожного жира. Это он, виновник всего на свете, включая дрейф галактик, большинством голосов постановил на Совете Галактической Лиги считать всех обитателей Ойкумены равными в правах, независимо от гражданства, происхождения и взглядов на прогресс человечества.

Ну и ладно, подумал капитан. Буду виноватым.

Он велел машине закрыть дверь и погрузил руки в рабочую сферу управления, собираясь немедленно взлететь. Зеленый огонек вызова, вспыхнув на блоке коммуникатора, помешал взлету. Кто ищет разговора? Анна-Мария? Ван Фрассен договаривался с женой забрать ее от университета сразу после заседания кафедры, чтобы вдвоем отправиться в «Лебедь». Заседание еще не закончилось. Кто-то из интерната? Проблемы с дочерью?

Я становлюсь невротиком, обругал себя капитан.

– Кто? – спросил он, не спеша принять вызов.

– Вице-адмирал Рейнеке, – приятным голосом ответила информателла. – Дядя вашей жены. Соединить?

Прошлой зимой, в день, когда капитан-лейтенант ван Фрассен стал корвет-капитаном, Рейнеке Кровопийцу тоже повысили в звании, сменив адмиральскую приставку «контр» на «вице». Буквально через месяц новоиспеченный вице-адмирал сдал командование 3-й Локанской эскадрой преемнику – и отбыл на Ларгитас в качестве заместителя начальника академии Генерального штаба.

Эскадра приняла уход Рейнеке с облегчением. Что вдвойне удивительно, сам вице-адмирал был доволен. С возрастом он стал сентиментален, насколько сантименты вообще могут быть свойственны «военной косточке», отягченной скверным характером. Закоренелый холостяк, не имея детей, всю любовь, таившуюся в мохнатом сердце Кровопийцы, Фридрих Рейнеке отдал Анне-Марии, своей племяннице, а позже – маленькой Регине.

Отблеск этих чувств падал и на капитана ван Фрассена. Честно говоря, капитан не знал: радоваться ему или опасаться? Это блестит краешек солнца на закате – или зарево пожаров на горизонте?

Он тронул сенсор приема.

– Здравия желаю, господин вице-адмирал!

– Без чинов, мой мальчик, – зарокотал в кабине могучий бас адмирала. – Попросту, по-семейному. Я уже в курсе всего, что случилось с нашей дочерью…

Нашей, отметил ван Фрассен. Нашей, значит, дочерью.

– И вот что я тебе скажу, – в адмиральском басе прозвенела сталь.

Сегодня их учили такому, такому! Регина чуть не прыгала от нетерпения. Когда же приедут мама с папой?! Она должна им рассказать! Сегодня их учили ПИСАТЬ ОТ РУКИ! Это как читать, только наоборот. Нет, не задом наперед, а… Ну, когда читаешь, слова из голокнижки забираются к тебе в голову и начинают там жить. А когда пишешь – ты сама эти слова делаешь!