Десантура против морпехов - Сергей Зверев

Кавав стыдливо покачал головой.

— Тогда, может быть, ты, Кульу, боишься каменной березы и отвесных оврагов? — обратился Теченеут еще к одному коряку, видимо, рыболову.

Тот тоже не посмел поднять глаза, а только промычал про себя что-то невразумительное и покачал головой. Никто не хотел показывать себя малодушным.

— На словах здесь трусов нет! — Кондрат окончательно отпустил руку старшины и теперь в полный голос обращался ко всем, кто сидел в яранге. — Так чего вы боитесь на деле? Я сам поеду на помощь шаману, потому что он мой отец. А если вы хотите и дальше отсиживаться в своих юртах — то мне нечего больше вам сказать!

Он вскочил, всем своим видом показывая пренебрежение к тем, кто неспособен наступить на горло собственным предрассудкам и страхам.

Мужчины зашумели, один из них встал и подошел к Кондрату.

— Ты прав. Это великий позор! Наш шаман, человек, который знает каждого из нас с младенческого возраста, попал в беду, а мы сидим сложа руки и боимся нос высунуть из яранги! Какие же мы после этого мужчины?! — После этой тирады из полукруга начали все чаще доноситься возгласы одобрения и поддержки.

Собрание из «вялотекущего» перерастало в «военный совет». Теперь пристыженные мужчины, отбросив суеверия, уже не боялись высказывать свои мысли, начав разрабатывать план. Отец Никиты, поняв, что его роль в этом вопросе окончена, быстро оглядел ярангу в поисках сына. Но Никиты уже нигде не было.

Кондрат подошел к выходу из яранги и немного приоткрыл завесу. Внезапно в жилище донесся шум ревущего мотора, и мужчины притихли. Кондрат пулей вылетел наружу, но было уже поздно: снегоход с грохотом выкатил из-за дальней яранги и повернул в сторону леса. Кондрат успел лишь заметить, что за штурвалом сидел его сын. Отец помнил, что в снегоходе лежало несколько бревен, запасной двигатель, стальные тросы и пара больших промысловых крючьев.

— Никита, куда?! Стой! — закричал Кондрат вдогонку мальчику, но из-за рева мотора и завывания метели его слова были почти неслышны.

Небольшую палатку под заснеженной сопкой заметало все сильнее и сильнее. Степан Теченеут, сидя внутри, разводил костер из березовой коры, так удачно срезанной неподалеку. Ему не давали покоя мысли о том, что он увидел там, в перелеске, и шаман вновь и вновь «прорабатывал» возможные варианты того, что это было на самом деле.

Старик поднял руку, немного расширил небольшое отверстие наверху палатки. Топить «по-черному» он не мог: непременно задохнулся бы в чаду. Поэтому ему приходилось иногда открывать клапан в верхней части палатки, чтобы выпустить немного дыма. Эти движения были для него привычными, как бы автоматическими. Он снова и снова механическими жестами открывал и закрывал клапан, ни на секунду не прекращая думать о серебряной птице в перелеске. Мертвый пес лежал рядом. Шаман понимал, что скоро придется пустить его в ход — еда стремительно кончалась, а вот буря так и не думала усмиряться.

Покряхтев, Степан выбрался из палатки, чтобы немного утоптать снег. Он делал это практически через каждые три часа. Дело в том, что если снег наметался бы хаотически, то палатку бы просто замело. Тем более старику необходимо было некоторое движение, потому что даже при горящем костерке температура не была такой уж теплой. Так что активная разминка в виде частых потаптываний на одном месте приносила Теченеуту некоторое облегчение. Однако старик не забывал и о собственной безопасности, каждый раз беря с собой карабин — неизвестный, которого он, кажется, ранил, все еще мог быть где-то рядом.

По прошествии суток шаман начал беспокоиться еще кое о чем. С провизией у него особых проблем не было: для того чтобы раздобыть воды, ему стоило всего лишь набрать снега, а еда в виде целой стаи ездовых собак лежала прямо под рукой, зарывшись в сугробы. Но так ведь не могло продолжаться бесконечно. Сам он уже никак не мог выбраться из этой глуши, а в такую метель на поиск, скорее всего, никто не отважится выйти. Что же ему остается делать — сидеть и покорно ждать своей участи? Честно говоря, старик и сам не знал ответа на этот вопрос…

Вернувшись в палатку, шаман принялся осматривать карабин. Вещь эта была, безусловно, отличная. Это верное оружие не раз спасало его в таежной глуши, а если какой-нибудь бедняга получит пулю из такого агрегата — пиши пропало. Калибр этого карабина был рассчитан на крупного зверя, поэтому при попадании в любую конечность человека ему ее просто-напросто отрывало. Естественно, выстрелы в живот и в голову заканчивались стопроцентным летальным исходом. Шаман не был жестоким человеком, но при надобности был готов снести череп потенциальному врагу.

И опять неспокойные мысли завели его туда, откуда он тщетно пытался выкарабкаться — к серебряной птице, лежавшей в каких-то пятистах метрах от его палатки. Пойти на разведку второй раз шаман за все то время так и не отважился. Во-первых, в нем все еще был силен первобытный страх перед неизведанным объектом. А во-вторых, он понимал, что, оставив палатку без присмотра, он рискует потерять всякий шанс на выживание. Поэтому старик предпочитал пережидать особо яростные порывы стихии внутри своей яранги, а когда становилось потише, мог позволить себе выйти из палатки и осмотреться. Но не больше этого. Все пять раз, когда он выбирался из палатки, Степан не видел ничего примечательного. Вокруг был чистый белый снег без чьих-либо следов, а собаки сбивались в стаю и начинали немного подвывать. Эта картина наводила на Теченеута тоску, и он уже начинал жалеть, что не взял с собой внука. Никита так хотел поехать с дедом на разведку, что чуть было не сбежал от отца и не запрыгнул в последний момент на нарты. Но мальчишка почему-то не стал этого делать. Он только попрощался с дедушкой и сказал, что хочет видеть деда как можно скорее. К сожалению, Никиту пришлось разочаровать…

Метель стала немного тише, и старик, оказавшись снаружи, по привычке окинул взглядом пространство вокруг палатки. Ничего не изменилось за эти тревожные сутки: лишь снега становилось больше, а воздух был поразительно чистым и свежим. Шаман вдохнул полной грудью и, щурясь, смотрел по сторонам. Покормив собак, Теченеут снова заполз в свою низкую ярангу и расположился немного поодаль от костра. От теплоты огня старика потянуло на сон, и он вдруг вспомнил, что практически не спал двое суток. Шаман почувствовал, как же на самом деле он устал за все это время, проведенное под властью метели.

Он начал потихоньку клевать носом и вскоре провалился в глубокий сон. Степану снилось, что он идет по тундре, солнце сияет высоко в небе, и ни тучки на горизонте. А он идет с надетыми на голову оленьими рогами и бьет в большой кожаный бубен, поет священную песню, восхваляющую природу и духов. Внезапно прямо над его головой что-то просвистело, и старик немного испугался. Подняв голову, Степан успокоился — это была всего лишь сойка. Подойдя поближе, старик обомлел — сойка была вся сплошь из метала, с большими красными глазами и острым стальным клювом. Птица внимательно смотрела на шамана, а тот, в свою очередь, уставился ей в глаза. Внезапно сойка взвилась и начала лаять, как целая стая диких ездовых… Ездовых? От громкого собачьего лая, который доносился снаружи, старик окончательно проснулся. Первым делом нащупав карабин под правой рукой, он поудобнее перехватил его. Сквозь вой пурги коряк явственно услышал снаружи чьи-то шаги в глубоком снегу и уже приготовился встретить незваного гостя.