Метель - Владимир Сорокин

— Ишь, никто после нас и не проехал! — кивнул Перхуша на дорогу. — Попрятались от метели!

— Может, проехали, да занесло.

— Не похоже.

Самокат резво покатил по дороге. Вокруг пошли кусты, кусты, кусты. Ветер дул в спину, помогая самокату.

«Зильберштейн поди проклинает меня. А что делать? Здесь даже телефона нет. Зимой не работает! Бред! Девять, нет, уже восемь верст. Рядом почти... Сразу и привью, ничего страшного, что задержка...»

Впереди показалась березовая роща.

— А ну, ходчей! — зачмокал Перхуша и присвистнул. — Ход-чей! Ход-чей!

Лошадки послушно прибавили.

В рощу въехали на полном ходу. Березовые стволы окружили дорогу.

— Хороша роща, — пробормотал доктор.

— А? — повернулся к нему Перхуша.

— Роща хороша, говорю.

— Хороша. Токмо руби.

Доктор усмехнулся:

— Зачем рубить-то? И так красиво.

— Красиво, — согласился Перхуша. — А долго не устоит. Все одно срубят.

Пошел снег. Сперва редкий, а как проехали рощу — повалил густой, крупный.

— Ну вот и дождались! — засмеялся Перхуша.

Дорога шла через поле, но вешек никаких не было. И следов от полозьев на дороге — тоже. Поле лежало впереди, терялось в снежном буране, только торчали из-под снега переросшие травы да редкие кусты.

Проехали полверсты и сбились, самокат пошел по глубокому снегу.

— Пр-р-р! — Перхуша натянул вожжи.

Лошади встали.

— Пойду дорогу гляну... — Перхуша слез, взял кнут и пошел назад.

Доктор остался один сидеть в самокате. Снег валил хлопьями, словно и не было до этого никакого затишья. Лошади в капоре пофыркивали, цокая копытцами.

Прошло минут десять, и Перхуша вернулся:

— Нашел!

Он развернул самокат, правя его по своим следам, а сам пошел рядом, размашисто шагая по глубокому снегу.

Выползли на дорогу. Но доктор никогда бы не сказал, что это дорога, только Перхуша мог различить ее в снежном поле.

— Барин, шибко не поедем, а то в однораз собьемся! — крикнул Перхуша, вытирая от снега лицо.

— Как надо, так и езжай, — ответил доктор. — А что полоз?

— Пока держится. Я ж приколотил гвоздями.

Доктор одобрительно кивнул.

Медленно поехали по дороге. Перхуша правил, вглядываясь вперед. Снег валил и ветер усилился, задул в лицо, заставил и ездока и возницу заслоняться от него.

Доктор сидел с поднятым воротником, закрывшись полостью по самые глаза. Но снег лез и в самые глаза, под пенсне, норовил забиться в нос.

«Проклятье... — думал доктор. — Вешки не ставят на дорогах... Подсудное дело, если разобраться... Никому не нужно... ни дорожной управе, ни лесникам, ни объездчикам... Чего проще — нарубить телегу вешек по осени, вбить через полверсты хотя бы, лучше и почаще, конечно, чтобы зимой люди ездили спокойно... Блядство это... форменное блядство...»

А спереди наползало и наползало бесконечное, бескрайнее поле, словно ничего другого и не осталось на земле, кроме него, кроме этих убогих кустов и охвостьев бурьяна.

— До Старого Посада доползем, а там легче пойдет! — крикнул Перхуша.

«Как же он примечает эту дорогу? — удивлялся доктор, прячась от метели. — Чутье, наверно, профессиональное...»

Но вскоре снова сбились.

— Ах, засади тя... — спешился Перхуша.

И снова пошел назад, тыча в снег своим кнутиком. Доктор сидел, как снеговик, заносимый метелью и лишь стряхивающий снег с пенсне и носа.

Перхуша отсутствовал долго, доктор уже трижды подумал, а не пальнуть ли в воздух из револьвера, лежащего в одном из его саквояжей.

Перхуша вернулся совершенно измученный, полушубок на его груди был распахнут, лицо раскраснелось.

— Ну как, нашел? — спросил доктор, шевелясь и стряхивая с себя куски снега.

— Нашел, — тяжело дышал Перхуша. — Да сам чуть не заплутал: не видать ничего...

Он зачерпнул с самоката снегу, схватил губами, зажевал.

— И как же мы поедем?

— Потихоньку, барин. Бог даст, до Посада доберемся. А там путь широкай, наезженнай.

Перхуша чмокнул губами. Лошади нехотя заскребли копытами по протягу. Самокат не трогался.

— Ну, чего вы? У мельника зоб наели? — корил их Перхуша.

Самокат еле дернулся.

Доктор слез, в сердцах стукнул кулаком по капору:

— Пошли!

Лошади фыркнули, чалый заржал своим пронзительным голоском. И заржали другие.

— Не надобно пужать, — недовольно сказал Перхуша. — Они у меня не пужанны, слава Богу.

Он поддернул вожжи, зачмокал:

— Ну, ну, ну...

Самокат с трудом тронулся, Перхуша, держась за правило, уперся другой рукой в капор, налег. Доктор уперся в спинку.

Самокат поехал. Перхуша вырулил его, но вскоре остановил, отер лицо:

— Ничо не видать... Барин, вы б пошли впереди по следам моим, а то править неясно.

Доктор пошел вперед по оставленным Перхушей следам. Снег быстро заметал их, ветер дул доктору в лицо. Следы тянулись прямо, потом стали забирать правей и пошли, как показалось доктору, по кругу.

— Козьма! След назад идет! — крикнул доктор, заслоняясь от ветра.

— Это я плутал тутова! — закричал Перхуша. — Бери левей, ступай прямо!

Доктор взял левей и вдруг провалился по пояс в снег. Он заворочался, чертыхаясь и охая, в яме, полной снега. Самокат чуть не наехал на него. Перхуша остановил лошадей, помог доктору выбраться.

— Угораздило... Проклятье... — бормотал доктор.

Ветер, словно издеваясь над ними, задул сильнее, швыряясь снегом.

— Надо же... — Доктор встал, опираясь на Перхушу.

— В буерак черт столкнул! — крикнул ему в ухо Перхуша. — Ходи скорей, пока следы не замело! Они там, спереди!

Доктор решительно зашагал вперед, высоко поднимая ноги, вытаскивая их из снега. Самокат двинулся за ним.

Доктор шел, таращаясь сквозь залепленное снегом пенсне. Наконец, когда он стал по-настоящему уставать и его долгополый пихор показался ему тяжелее пудовой гири, он едва различил почти занесенные следы.

— Есть след! — крикнул он, но снег попал ему в рот, и он закашлялся, кланяясь метели.

Перхуша понял и выправил самокат по следам. И вскоре выехали на дорогу.

— Слава Богу! — перекрестился Перхуша, когда самокат пошел по затвердевшему снегу. — Садитесь, барин!