Иногда я лгу - Элис Фини

Он приходит позже, хотя я и не знаю насколько. Его голос разбивается о стену, которую я возвела вокруг себя.

– Пока что они меня отпустили, но они думают, что я тебя покалечил, Эмбер, – произносит он. – Тебе обязательно надо очнуться.

Ничего себе! Не успел поздороваться и уже предъявляет требования. Но тут до меня доходит, что я просто не заметила, как он вошел, что он мог находиться в палате уже какое-то время и что-то мне говорить, а я его просто не слышала. Его голос звучит так, будто он неловко пародирует сам себя. Я не могу понять, что за этим скрывается – что странно, ведь я его жена. По идее, я должна уметь различать, звучит ли в его голосе гнев или страх. Может быть, дело именно в этом, может быть, это одно и то же.

Я помню, что он ушел с полицейскими. Пол не будет об этом говорить, как бы сильно я этого ни хотела. Вместо этого читает мне газету, объясняя, что, по словам доктора, это может помочь. Все новости какие-то печальные, и у меня возникает вопрос, чем это можно объяснить: то ли он преднамеренно опускает радостные, то ли таковых в мире вообще больше не осталось. Потом он умолкает, и я досадую на невысказанные слова. Я хочу, чтобы он рассказал обо всем, что с ним происходило, пока я лежала тут. Мне необходимо это знать. Время бросило меня, ушло вперед, и я никак не могу его догнать. Полиция его не арестовала, раз он здесь, но в этой истории явно что-то не так. Муж по-прежнему сидит в моей палате, но больше не издает ни звука. Я представляю, как он смотрит на меня, и с беспокойством пытаюсь понять, как сейчас выгляжу в его глазах. Что бы я в этой жизни ни делала, ему от меня одни только разочарования.

Когда не за что ухватиться, меня уносит течение. Голоса в голове перекрывают тишину, воцарившуюся в палате. Самый пронзительный – мой собственный, он без конца напоминает мне обо всем, что я сказала и сделала, чего не сказала и не сделала, а также о том, что должна была сделать и сказать. Я чувствую, как на меня надвигается волна, в ее ожидании по воде пробегает рябь. Я уже научилась просто подчиняться ее воле, когда она рядом, ей проще просто поддаться. Боюсь, что в один прекрасный день темная вода поглотит меня навсегда и я уже никогда не смогу подняться на поверхность. Подвес маятника всегда либо справа, либо слева. Люди всегда или наверху, или внизу. Когда я внизу, мне очень трудно подняться наверх, а на этот раз меня затянуло глубже, чем когда-либо. Даже если мне удастся вспомнить дорогу к нормальной жизни, я не думаю, что узнаю себя в конце пути.

– Как бы мне хотелось знать, слышишь ты меня или нет, – говорит Пол.

У меня кружится голова, и как только я пытаюсь настроиться на его слова, их тут же заглушает треск и помехи. Его голос принимает какую-то злобную форму, а когда он встает, ножки стула угрожающе скрежещут по полу, будто о чем-то меня предупреждая. Он низко наклоняется надо мной и всматривается мне в лицо, будто подозревая, что я притворяюсь.

А потом на горле я чувствую его широкие ладони.

Ощущение длится всего секунду, я тут же понимаю, что все это лишь игра воображения, что ничего такого просто не могло быть. Смутный отголосок давно забытого воспоминания, но даже и оно лишено смысла, потому что Пол просто не смог бы так поступить. Я пытаюсь осмыслить то, что сейчас испытала, но мне больше не удается отделить фантазию от реальности. Пол ходит взад-вперед по палате, и мне хочется, чтобы он остановился. Усилия, направленные на то, чтобы слушать звук его шагов, меня утомляют. Я не хочу бояться собственного мужа, но он теперь какой-то не такой, а с его новой версией я не знакома.

Приходит Клэр, а вместе с ней краткое облегчение, которое тут же смывает волна замешательства. Мне кажется, они сейчас опять начнут ссориться, однако оказываюсь не права. Я думаю, что он сейчас уйдет, но ошибаюсь.

Они будто переключили между собой скорость.

Судя по звукам, они обнимаются. Я мысленно себя одергиваю, надеясь, что Клэр спросит, о чем с ним говорили в полицейском участке, но по их разговору понимаю, что она и так уже все знает.

Интрига набирает обороты и продолжается уже без меня за пределами палаты.

Я завидую осведомленности Клэр. Я завидую всему на свете.

Появившись у нас дома, она только то и делала, что плакала. Ей нужно было все их внимание, она вела себя так, что вся наша жизнь стала вращаться вокруг нее. После этого родители перестали слышать по ночам мои слезы, они совсем перестали меня замечать. Я стала дочерью-невидимкой. Крики Клэр будили всех нас, но только мама вставала, чтобы с ней побыть. Именно мама хотела, чтобы у нас была Клэр. Меня ей было недостаточно, теперь я хорошо это понимаю. Наша семья выросла с трех до четырех человек, хотя на самом деле мы не могли себе этого позволить: любви на всех попросту не хватало.

Вторник, 20 декабря 2016 года, вечер

Я сходила в магазин, на этот раз за едой. Вернувшись домой, первым делом распаковываю замороженные продукты, затем охлажденные, потом остальные и раскладываю все по местам. Больше всего усилий требует буфет. Я достаю каждую банку и бутылку. Протираю полки и начинаю все сначала, аккуратно расставляя их по размеру этикетками вперед. Когда все готово, на улице уже совсем темно. В домике в дальнем углу сада горит свет, значит, Пол еще работает. Может, сейчас как раз вышел из очередного сюжетного затруднения. Я ставлю в холодильник бутылку кавы – сегодня на работе я одержала победу, маленькую, но отпраздновать все равно стоит. «Проект Мадлен» явно стартовал великолепно. На дверце холодильника стоит опорожненная наполовину бутылка белого вина. Что-то я не помню, чтобы видела ее там раньше. Я белого не пью, Пол тоже. Вероятно, муж использовал его в готовке. Я вытаскиваю проблемную бутылку, наливаю себе бокал и встаю у плиты. На вкус как кошачья моча, но жажда заставляет меня выпить все до дна.

Когда ужин почти готов, я накрываю на стол в столовой, где мы почти никогда не едим, включаю музыку и зажигаю свечи. Теперь не хватает только супруга. Он не любит, когда ему мешают писать, но уже девятый час, и мне хочется провести остаток вечера вместе. Он не станет возражать, когда узнает, что у нас сегодня его любимая баранина. Я выхожу в сад, щеки обжигает холодом. Лужайка местами скользкая, я почти не вижу, куда иду, дорогу освещают лишь тусклые проблески лампочки в хижине.

– Добрый вечер, господин писатель, – говорю я дурацким низким голосом и открываю дверь.

Но когда вижу, что в домике никого нет, улыбка тут же меркнет. Я на несколько секунд замираю на пороге и оглядываюсь по сторонам, словно он где-то спрятался. Потом выхожу на улицу и всматриваюсь во мрак, будто он, притаившись за кустом, сейчас выскочит и закричит: «Ага!»