Западня для лорда - Маргарет Макфи

— В два часа, — сказала она, потупившись, и зашагала к двери, уже распахнутой для нее.

Ни разу не оглянувшись, Венеция вошла в дом. Альберт закрыл за ней дверь. Она прошла сразу в спальню, снимая на ходу перчатки, и осторожно выглянула в окно. Линвуд уже сел в ландо, но еще не уехал.

Даже с такого расстояния она чувствовала исходящие от него опасность и притягательность. Будто почувствовав, что она смотрит на него, Линвуд поднял голову, глядя прямо на ее окно, и, хотя не мог ее видеть, взгляды их встретились. У Венеции екнуло сердце. Она задерживала дыхание до тех пор, пока он не отдал приказ трогаться и не уехал.

Она смотрела вслед ландо и сидящей в нем темной фигуре до тех пор, пока те совсем не скрылись из вида, гадая, сколь много она рассказала Линвуду, действуя против своего обыкновения утаивать правду. Эта игра не была похожа ни на одну из тех, в какие ей доводилось играть прежде. Ставки были высоки, приходилось показывать истинную сущность вопреки обыкновению этого не делать. Но иногда так следовало поступить, чтобы усыпить бдительность противника. Какая, в самом деле, опасная игра! Венеция понимала, что ей просто необходимо выйти победительницей.

В ту ночь Линвуду снились обугленные останки дома Ротерхема и пожар, превративший величественный особняк в черный скелет. Пламя, озарявшее ночное небо Лондона, было видно за несколько миль, а угли впоследствии тлели еще целую неделю. Ночной кошмар мучил его довольно часто, но на этот раз все было по-другому, и стоящая у окна темная фигура, которую он всегда считал Ротерхемом, колебалась и трансформировалась в золотом сиянии пламени. Линвуд всматривался в нее слезящимися от дыма и жара глазами, отчаянно желая увидеть, как Ротерхем сгорает заживо. Однако у окна стоял не герцог, а женщина с черными волосами и тонкой белой шеей, женщина, чьи губы так часто поддразнивали его легкой соблазнительной улыбкой, а светло-серые глаза лишь слегка намекали на внутреннюю сущность. Венеция Фокс.

Она стояла у окна тихо и неподвижно, будто смирившись с постигшей ее участью, но во взгляде читался страх. Линвуд устремлялся к ней, желая спасти, и бежал так быстро, что легкие начинало саднить от копоти, а во рту и на губах появлялся медный привкус крови. Но было слишком поздно, пламя разгоралось на его глазах, поглощая все вокруг себя, и Линвуд с ужасающей ясностью понимал, что погубил Венецию. В его душе поднимались гнев, тревога и чувство потери, от которых невозможно было избавиться.

Содрогнувшись, он пробудился ото сна. Ноги запутались в одеяле и простыне, на коже выступили капельки пота, хотя в комнате было довольно холодно. Он тяжело дышал, внутренности сводило от предчувствия беды. Откинув одеяло в сторону, он встал с постели, подойдя к окну, раздвинул шторы и стал всматриваться в темную улицу. Фонари погасли, луна давно пропала. Линвуд смотрел до тех пор, пока не успокоилось бешеное сердцебиение и не высох пот на коже. Венеция появилась в его ночном кошмаре, без сомнения, после остановки возле обугленного дома Ротерхема и последовавшего за этим разговора. Он решил, что ее интерес к Ротерхему вполне естествен, но лучше от этого не стало. Обратно в постель Линвуд не вернулся. Вместо этого достал бутылку бренди, плеснул себе порцию и стал пить, наблюдая за тем, как на небе занимается рассвет.

Следующим вечером по окончании представления в гримерную Венеции доставили целые охапки цветов. Тут был огромный букет трепетных лилий с оранжевыми сердцевинами, распространяющий по комнате тяжелый аромат. К ним прилагалась записка с многоречивым любовным стихотворением от Девлина. Венеции было отлично известно, что ему нет дела до любви, только физические отношения, и он считает, что может купить ее. Она отложила записку, не читая стихов. Помимо лилий доставили четыре букета роз и один хризантем, все от разных поклонников. Среди цветов была и одна-единственная ветка с маленькими кремовыми цветочками, почти не видными за большими зелеными листьями. На карточке стояла всего одна буква — Л. Эти цветы выделялись среди прочих, потому что не были ни кричаще-красивыми, ни яркими. Склонившись, Венеция вдохнула тонкий аромат, и тут ее осенило.

— Судя по твоей улыбке, цветы от Линвуда, — заметила Элис.

— Так и есть.

— Не очень-то они подходят для соблазнения женщины.

— Совсем наоборот, — негромко ответила Венеция.

На лице Элис отразилось недоверие.

— Что же это за цветы такие?

— Это испанское апельсиновое дерево.

Венеция передала ветку подруге. Элис с опаской принюхалась.

— Да это же твой запах! — воскликнула она.

— Из этих цветов изготовлены мои духи.

— Признаю, Линвуд умен.

Венеция надеялась, что он окажется недостаточно проницательным, чтобы рассмотреть ее истинную сущность. Вдыхая тонкий аромат, она почувствовала тревогу.

В тот вечер Линвуд не пришел в зеленую комнату, за что Венеция была ему очень благодарна. Она знала, что ее будет ждать Роберт. Понимала она и то, что игра с Линвудом приняла неожиданный оборот.

Она задержалась у небольшой дверки, ведущей со сцены прямо на улицу, всматриваясь в ночную темноту в поисках сводного брата.

— Венеция, я здесь, — сдавленно прошипел он.

— Роберт.

Он сел в экипаж следом за ней. Дверца со стуком закрылась, и они тронулись.

Экипаж давно уже растворился в ночи, когда от каменного фасада дома со стороны Харт-стрит, на которую можно попасть с черного хода театра Ковент-Гарден, отделилась тень. Помедлив мгновение, фигура бесшумно двинулась в сторону оживленной Боу-стрит. Никто не заметил человека, у которого, как казалось безлунной ночью, вовсе не было лица. Дойдя до Боу-стрит, он затерялся в людской толпе. В свете уличных фонарей на набалдашнике трости сверкнули два зеленых огонька.

— Как хорошо, что ты решил прокатиться с утра верхом, Линвуд, — с улыбкой заметил Рейзби. Их лошади неспешно скакали по Гайд-парку. — Говорил же я, тебе не помешает забыться.

— Ты и понятия не имеешь, в какой степени, — цинично ухмыльнулся Линвуд.

— Как ты находишь загадочную мисс Фокс?

— Загадочной. — Линвуд вспомнил о том, как дожидался ее по окончании пьесы во тьме Харт-стрит, чтобы удивить, но, как оказалось, удивила его она, тайно встретившись с незаконнорожденным сынком Ротерхема Робертом Клэндоном. Интересно, что их связывает? Неужели Венеция — любовница Клэндона и одновременно ведет какую-то игру с ним, с Линвудом?

Скорее всего, дело тут в чем-то более дерзком и опасном, принимая во внимание ее повышенный интерес к Ротерхему. Как бы то ни было, Линвуд вознамерился все выяснить.

Рейзби рассмеялся.

В утреннем воздухе висела туманная дымка, через которую пробивались бледновато-белые лучи солнца. Лошади под наездниками похрапывали, выпуская пар, точно сконструированный инженером Тревитиком локомотив.