Не время для любви - Кларисса Рис

— Твоя только что вышла из кабинета, — не в укор, а просто констатируя факт, сказал Инетер, — а моя давно умерла… Нам с тобой есть что терять. Работу, репутацию и просто жизнь. Стоит ли переживать о случившемся и пытаться восстановить то, что сами же и разрушали? Может, надо не ворошить прошлое, а просто начать жить заново? С чистой страницы заполнять дневник и никогда не возвращаться к первым записям.

— А можно выкинуть дневник и пытаться писать его с нуля, — усмехнулась я. — Пока мы помним о том, что любовь не дается навечно, мы сможем пережить все и пройти этот путь. Остается только найти ответ, который устроил бы каждого из нас.

— Мой ответ – нет! — покачал тот головой. — Я не хочу терять общение с тобой просто из-за того, что мечтаю увидеть тебя голой в моей кровати. Это неправильно… Глупо и наивно… Мы работаем в структуре, где за такое по головке не погладят. Что скажет твое ведомство, если узнает, что их полевой агент спит с главой ведомства другой страны?

— Дадут медаль и скажут, отлично выполненное задание, — рассмеялась я. — Ну, серьезно, Инетер, мы сто лет друг друга знаем. И каждый понимает, что за секс секреты не продаются. Вспомни нашумевший фильм, на который мы ходили. У тебя еще такое забавное выражение лица было. Вот теперь мы сами стали его участниками. Ты просто расслабься. Прежде, чем говорить об отношениях, надо хотя бы попробовать, насколько хорошо мы сочетаемся в простой жизни. Прошлый секс за полноценную примерку я не считаю. Вокруг нас творился дурдом, и мы с радостью готовы были забыться в объятиях друг друга, лишь бы не вспоминать о том, что происходило за дверью нашей крошечной комнаты в общежитии.

— Там происходило волшебство, — рассмеялся Инетер. — Мы училисьне покладая рук, лишь бы утереть нос всем тем, кто скалил зубы и говорил, что мы полное ничтожество. В чем-то я с тобой солидарен, у нас есть все шансы обрести новое начало. Но сперва давай разберемся с тем уродом, который использовал мифический яд. Если он реально есть у министерских крыс, то это огромная проблема. Мне, как главе секретной службы, позор, что допустил такое правонарушение. Сама же знаешь, все, что может быть признано средством геноцида мирного населения, должно быть зарегистрировано и поставлено на учет у нас. Но никто не почесался сообщить мне об изобретении чертовой формулы. И теперь я в полной заднице. Только Ланвельду не говори.

— Что еще видел в кабинете, когда твои люди прибыли обследовать его и затирать оставленные на месте улики? — я уперлась руками в спинку дивана, по обе стороны от его головы. — И не вешай мне лапшу на уши, ты бы не ходил с постной мордой, если бы все было в ажуре.

— Там были следы пыток, — с тяжелым вздохом сказал Стиверс. — Его пытали, и точно не мои люди. Если всплывет факт, что ректором академии был завербованный русской разведкой человек, то я потеряю свое место быстрее, чем успею охнуть. Никто не оставит на должности того, кто все знал, но ничего не сделал.

— Вот только у наших с тобой стран есть свои договоренности, — продолжила я за него. — Если всплывет то, что ты не просто знал, но еще и всячески содействовал в решении неких вопросов, головы полетят все. И у власти останутся лишь нужные министру люди, которые понятия не имеют, как руководить страной.

— Правильно мыслишь, — кивнул он, подтверждая мою догадку. — Убийством Канвижера кто-то пытается убрать разом всех кандидатов на следующие выборы. Ланвельда – как всеобщего любимчика. Меня – как реальную угрозу шатающегося под Депесар стула. Через полтора года начнется агитация, а я смогу развестись. Неженатый политик с амбициями, ректор независимой академии и любимчик всех женщин. У меня были бы неплохие шансы. Добавь сюда мое имя, состояние и нейтральное отношение к действующей власти. Все недовольные и нейтралы пошли бы под моими лозунгами. Ланвельд для них не настолько большая угроза. Он думает шаблонами и подвержен влиянию рыжей овцы, которая подведет его под монастырь.

— Черт, — тихо выругалась я сквозь сжатые зубы, — ты прав, сейчас не лучшее время, чтобы играть в любовь. Нас конкретно подставляют. Если кто-то знал, что Канвижер наш агент, то непременно догадается, что под видом эксперта пошлют следака, способного найти и устранить виновного в его смерти.

— Правильно, — кивнул он, — и как только ты прибыла в стены академии, то попала под их прицел. Теперь мы все играем на одной стороне, ибо ставки в игре слишком высоки.

— Мы должны найти того, кто использовал яд и пытал ректора, — усевшись ему на колени, я уперлась головой в плечо мужчины. — У меня нет слов, какая это большая подстава. Связного нет, мы фактически отрезаны от мира, а убийца все еще среди нас. Весело… Ничего не скажешь!

— И самое печальное во всем этом, — хохотнул Инетер, — то, что от работы постоянно отвлекают идиотские мысли и желание немедленно трахнуть тебя на любой пригодной поверхности.

— Идиот, — засмеявшись, я ударила его ладонью по другой стороне груди, — но я бы не отказалась от секса, может, хоть тогда бы полегчало.

— Это вряд ли, — серьезно сказал блондин. — Пошли работать, ведь именно труд сделал из обезьяны человека.

— А из человека бессмертного пони, — с сожалением протянула я и согласилась с его словами.

После познавательного диалога мне оставалось лишь ждать, какое решение примет Ланвельд. Но факт того, что каждый из нас оказался в глубокой заднице, не отпускал до самой ночи. Стоило только остаться одной, как все дурные мысли разом обрушились на меня. Словно кто-то специально собрал нас троих вместе. Моя любовь к Тонсли, одержимость Ланвельда Стиверсом, попытка Инетер забыться в моих объятиях. Это бесконечной красной нитью шло через всю историю наших взаимоотношений. И если кто-то попытается распутать этот причудливый клубок, то поймет, что у него нет ни конца, ни начала.

Подобно Уроборосу, кусающему самого себя за хвост, наши взаимоотношения в какой-то степени напоминали бесконечный любовный треугольник, в котором вершины не могли определиться, кого же первого придушить или отлюбить. Парадокс, что я раз за разом пыталась привести в голове к стабильному знаменателю, но ни черта не получалось. А теперь стало в десяток раз сложнее. Осознание давило на плечи и не позволяло поднять голову. Казалось, вся жизнь давно уже осталась где-то за пределами придуманного мною мира…

Если подумать логически, то и вариантов было немного. Либо мы отыщем преступника и докажем, что министр все подстроила, сфабриковала алиби для исполнительницы заказного убийства. Либо все дружно сядем… Причем, сдается мне, камеру нам тоже выделят одну на троих. Было у меня нехорошее предчувствие. А в то, что дело от и до шито красными нитками, даже наивной души человек не поверил бы. Устроить подобное кому-то одному просто нереально. Для столь масштабной игры и попытки задеть сразу две разведки мира нужно тщательно готовиться.

А на такое способна лишь группа лиц, причем наделенная силой и властью. Значит, искать мы должны в направлении, приближенном к политике. В этом я была уверена. Никто больше не стал бы развозить из этой ситуации трагедию. Стиверс был прав, и каждый его довод звучал весьма убедительно. У меня еще оставались подозрения на его счет, но их стало значительно меньше. Те факты, которые вскрылись накануне, делали любые попытки уличить его в обмане бессмысленными. Из нас всех от смерти Канвижера он терял больше всех.