Смертельные игры Пустоши. Узница - Натали Палей

Его величество Майстрим Данери медленным чеканным шагом военного уверенно приближался к ней, а Еления в очередной раз поразилась его совершенной мужской красоте и тому, сколько спокойного достоинства было в каждом его движении. 

Серые глаза смотрели на неё странно. Пристально, внимательно, в них застыло ожидание... 

Чего он ждал от неё? 

Еля смутно осознавала, что должна об этом догадаться, но словно во сне смотрела на императора и не могла понять. Это одновременно раздражало и беспокоило. 

Усилием воли Еления напряглась, попыталась скинуть с себя оцепенение и...

Её сердце вдруг устремилось навстречу Майстриму Данери, бешено забилось в груди, словно беспокойная птица в клетке, всё существо тоже потянулось к нему так сильно, что она не выдержала и протянула тонкую белую руку навстречу, пренебрегая правилами этикета, словно поторапливая молодого императора. 

Серые глаза на мужском спокойном лице вдруг вспыхнули огнём, а невозмутимая безэмоциональная маска...

Сначала на ней появились мелкие трещинки, а потом красивое и безупречное лицо Мая, словно разбитая стеклянная  мозаика, рассыпалось на кусочки  на глазах потрясённой Елении.

После фигура императора рассыпалась на осколки, которые со всех сторон окружили застывшую камнем фигуру землянки. 

Еления очнулась и побежала прочь из роскошного зала. ***

И снова Еля искала выход, куда-то бежала по переходам, через залы, леса, лаборатории, торопилась,  и не находила. 

Когда она решила, что бороться бессмысленно, она в изнеможении сдалась, отстранённо подумав, что нужно бороться до конца, — так учил всегда отец, так говорила мама, и так внушали Мадлен с бабушкой Бердайн. 

Но сил больше не было, и она остановилась, обессиленно прислонилась спиной к холодной стене и сползла на пол. Она впервые остановилась в этом заколдованном лабиринте и стала ждать... просто ждать без всяких мыслей... 

*****

Крупная нервная дрожь сотрясала замёрзшее тело, а холод проникал в самую глубину, пробираясь до измученного сердца. 

Она окончательно сдалась?

Еля пока не знала... Возможно... 

Она чувствовала себя слишком уставшей и разбитой, а все суставы выламывало так, что хотелось принять обезболивающее лекарство. 

Еля не понимала, что с ней происходило.

***

Сначала она не поверила, но когда вновь услышала странно знакомый голос, раздающийся словно издалека: «Ты здорова... услышь меня...», то стала невольно вслушиваться в слова. 

Лениво, без надежды. 

Она здорова? Ей казалось, что она умирает...

Голос упрямо и нудно повторял: «Ты здорова...»

А затем в противоположном конце длинного темного перехода появились три сияющие точки, которые медленно поплыли в её сторону. Галлюцинации?

По мере приближения точки увеличивались, и Еления разглядела, что это были расплывчатые и прозрачные фигуры. 

Призраки?.. Призраки.

Страха почему-то Еля не почувствовала.

От изнеможения она не могла сосредоточиться и сфокусировать на фигурах рассеянный взгляд. Но  упрямо смотрела, почувствовав необъяснимую надежду, осознавая, как в груди неожиданно стало разливаться тепло.

Сначала оно занимало лишь маленькую точку, размером с игольное ушко, в районе сердца, но с приближением трех фигур точка увеличивалась, занимая все больше пространства, а в мыслях стало проясняться.

«Я здорова, я выживу... здорова... выживу...»

По мере  того, как расстояние между нею и призрачными фигурами сокращалось, их очертания становились все чётче, а Еления с недоверием во все глаза уставилась на них.

Отец, мама и старший брат. 

Они были точно такими, какими она их запомнила в счастливом прошлом. А ещё... самыми родными и любимыми. 

В груди разлилось уже такое сильное обжигающее тепло, что Еля мгновенно согрелась. 

— Потерялась, маленькая моя? — Петер Лайберт с доброй улыбкой смотрел на неё, а когда Еля поняла, что от переполнявших чувств не может сказать в ответ ни одного слова,  а горячие слёзы заливают лицо, отец наклонился и легко поднял на руки ее хрупкую ослабевшую фигурку. — Я отнесу тебя в безопасное место. 

— Всё будет хорошо, — совсем рядом прозвучал мамин голос, а потом мама ласково погладила её по голове.

— Тебе ещё рано к нам, сестрёнка, — с грустью произнёс Карл. — Ты должна жить, малышка.

***

Мадлен не поверила своим ушам, когда со стороны кровати Елении раздался слабый, еле слышный голос:

— Мадлен... пить.

Фурия подскочила, как ошпаренная, уронила вышивку, бестолково заметалась по комнате, не понимая, что она хочет найти, куда бежать и что делать. Но чуткий слух снова уловил еле слышное:

— Пить...

Мадлен замерла, огромным усилием воли взяла себя в руки, тело начало мелко и нервно подрагивать. Медленным шагом фурия подошла к столику с графином, полным воды, налила стакан, половину разлив и на стол, и на себя, и уже спешным шагом направилась к Еле.

Исхудавшая и бледная приёмная дочь буквально утонула в огромной постели, на нежном лице огромные голубые глаза занимали его половину, а бледные губы сливались по цвету с такой же кожей.

— Девочка моя... девочка моя... — шептала герцогиня огромной империи, не в силах вымолвить что-то другое. Такой беспомощной, как в последние дни, она никогда себя не чувствовала.

Фурия дала выпить Еле два маленьких глоточка воды и убрала стакан.

— Ещё... — взгляд голубых глаз Ели стал возмущённым.

— Нельзя, — с трудом смогла прошептать Мадлен. — Слишком долго ты находилась в беспамятстве и ничего не пила и не ела.

— Сколько... долго... — голос Ели был едва слышен.

— Восемь дней.

Дрожащей рукой Мадлен достала из кармана платья фоннор, поднесла его к уху, не отрывая жадного взгляда от недоверчивого лица потрясённой Ели.

Когда на том конце отозвались, Мадлен тихо проговорила твёрдым голосом:

— Бабушка, Еления очнулась... скорее... — от переполнявших чувств фурия больше ничего не смогла сказать, медленно опустив руку с фоннором.

Дорога из столицы на Север Ровении после середины пути стала извиваться частым серпантином среди высоких скал, одно неловкое движение и мобиль сорвётся и упадёт вниз — в пропасть. Хотя мобиль младшего из сыновей герцога Аверина и работал с помощью магии, последняя не обеспечивала безопасность его пассажиров. 

Поэтому после очередного крутого виража Рональд Аверин понял, что отвлекаться нельзя, нужно сосредоточиться на дороге и быть предельно внимательным, иначе чревато глупо погибнуть раньше времени.