Я сбил целый авиаполк. Мемуары финского аса - Эйно Антеро Луукканен

Вскоре после 12.00 телефон все-таки зазвонил, пробудив нас ото сна. Береговая батарея сообщила, что русские пытаются форсировать замерзший залив у Виролахти. Нашей задачей был обстрел продвигающихся колонн. У нас не было почти никакого опыта обстрела наземных целей, и меня беспокоила близость базы русских истребителей в Суурсаари. Поэтому 4 истребителя были выделены в качестве группы прикрытия, а остальные выстроились звеньями на высоте 300 метров. Тучи немного приподнялись и слегка поредели, но вскоре погода испортилась еще больше. Когда мы пролетали над Луумаки, нам навстречу пошли снежные заряды. К тому времени, когда мы прибыли к Миехикяля, черно-серые снежные тучи прижали нас к самым вершинам деревьев, делая полет и сложным, и опасным. Однако когда мы подлетели к заливу, тучи снова приподнялись, и мы опять смогли увеличить высоту до 300 метров.

Нам не пришлось искать цель, потому что сразу после того, как мы пересекли береговую линию, на расстоянии 10 километров увидели на льду колонну людей и лошадей. Эта колонна сильно напоминала длинную черную змею, по моим оценкам это был усиленный батальон численностью до 500 человек. С воздуха колонна казалась неподвижной. Суурсаари был затянут туманом, поэтому мы могли не бояться русских истребителей. Когда мы приблизились к цели, наши «фоккеры» выстроились в одну колонну, чтобы было удобнее вести обстрел. Более удобной цели нельзя было и желать. Русские не имели белых маскхалатов и четко выделялись на белоснежном льду. Я мягко толкнул ручку управления вперед, чтобы начать заход. Судя по всему, русские ожидали, что их будут прикрывать с воздуха, потому что, заслышав шум наших моторов, колонна не попыталась рассредоточиться. Я выровнял самолет на высоте 10 метров и послал в русских струю смертоносного свинца из всех 4 пулеметов.

Противник немедленно ударился в панику, едва я пролетел над головами русских солдат. Одни попадали прямо там, где стояли, другие пытались успокоить бьющихся лошадей, остальные бросились в разные стороны, скользя и падая на льду. Мое шасси едва не начало стучать им по головам, прежде чем я пошел вверх. После разворота я смог увидеть невероятный эффект обстрела. Теперь начал свой заход Иллу, а следом и остальные. Следующей целью я выбрал четырехствольный пулемет, стоящий на тяжелой повозке. Мы носились взад и вперед вдоль остатков разгромленной колонны, выпустив в русских около 8000 пуль из 32 пулеметов. Эта русская колонна наверняка даже не пыталась атаковать Виролахти. Когда мы приземлились, пришло сообщение от командира батареи, который видел нашу охоту. Он сообщил, что колонна потеряла половину людей и все машины, а уцелевшие бегом удрали на другой берег залива.

Этим вечером мы натопили сауну в здании почты, и после жаркого пара мы, в лучших финских традициях, голыми катались по снегу. Но наше хорошее настроение испортили раскаты взрывов, доносившиеся со стороны Луумяки – Виипури.

Зимняя война вступила в решающую фазу, так как русские подошли к воротам Виипури. Противник форсировал бухту Виипури и прорвался на полуостров Вила, теперь русские угрожали ключевому городу Виипури с запада. Очевидно, успех нашей штурмовки не прошел не замеченным в штабах, потому что до окончания боев такие вылеты стали нашей основной задачей.

На следующее утро я получил приказ отправить 2 звена для обстрела целей между Виланиеми и Типпура. Я знал, что это задание не будем таким же пикником, как наш недавний вылет к заливу, так как теперь нам придется прорываться сквозь огонь зениток и истребительный заслон. Облачность шла на высоте около 1000 метров, поэтому я решил подойти к цели в тучах, а потом снизиться для атаки с юга, со стороны вражеских линий, чтобы использовать элемент внезапности. Я полагал, что русские не будут ждать атаки с этого направления. Я тщательно проинструктировал 15 пилотов, которые должны были сопровождать меня, мы взлетели и построились в разомкнутый, эшелонированный по высоте строй, после чего взяли курс на Йоханнес, находившийся прямо к югу от Виипури. Мы летели над слоем туч, лишь изредка видя землю в разрывах облачности. Под нами пролетела группа русских самолетов, следовавшая в противоположном направлении. Это была очень соблазнительная цель, однако у нас был иной приказ, поэтому мы пропустили русских.

Вскоре между тучами мелькнули заводские трубы Йоханнеса. Я впервые нарушил радиомолчание, чтобы приказать группе пройти сквозь тучи. Так как мы заходили с тыла, русские зенитчики, как я и надеялся, решили, что мы свои. Поэтому мы летели совершенно спокойно, пока я не лег на левое крыло, чтобы начать боевой заход. Снова у нас не было недостатка в целях, так как район Туппура – Виланиеми был просто забит солдатами, машинами, орудиями и танками. Я еще заметил, что над Урамаа лениво кружат несколько И-16, другую группу русских истребителей я увидел над Ристиниеми, но ни те, ни другие нас не заметили. Мы должны были нанести короткий сокрушительный удар и поскорее убраться в тучи, чтобы нас не атаковали.

Расстояние до нашей первой цели было около полукилометра, когда в воздухе вокруг нас вдруг замелькали облачка разрывов зенитных снарядов, и наши самолеты затряслись, подкидываемые этими разрывами. Множество клубков дыма – серые, черные, белые – наверняка выдали нашу позицию патрулирующим русским истребителям, но быстро проскочили огневую завесу, и струи пуль из моих 4 пулеметов косой прошлись по колонне марширующих пехотинцев, которые брызнули в разные стороны, точно тараканы. Затем я обстрелял пару танков, но мои легкие пулеметы не причинили им никакого вреда, пули рикошетировали в разные стороны от брони. В конце захода я пошел вверх и оглянулся через плечо, успев заметить, что остальные 15 «фоккеров» повторили мой заход.

Держась над самой землей, мы полетели на запад, затем резко свернули на север, на случай, если вражеские истребители будут нас преследовать. Мы не желали раскрывать место нахождения нашей базы. Приземлившись, мы обнаружили, что потеряли одного из пилотов. Лишь позднее мы узнали, что русский истребитель сел на хвост «фоккеру» сержанта Франтила, и летчик получил пулю в грудь. Однако, несмотря на тяжелую рану и потерю крови, Франтила сумел посадить истребитель на «ничейной земле» на лед возле Виланиеми, выбрался из кабины и дополз до ближайшего леса. Там его нашел финский патруль, который быстро доставил летчика на ближайший перевязочный пункт. К несчастью, спасти «фоккер» было невозможно, и его пришлось сжечь.

После недели подобных вылетов на штурмовку в среднем по два раза в день нам стало ясно, что подобные операции становятся все более опасными, так как погода улучшалась. Довольно часто небольшие облачка прикрывали наш подход к цели или отход, но все более сильные группы русских истребителей прикрывали колонны на льду. После каждого вылета в наших самолетах обнаруживались все новые осколочные и пулевые пробоины, и каждый пилот невольно прикидывал: когда же закончится его везение? Вылеты на штурмовку, вне всякого сомнения, были самыми трудными заданиями, которые мы получали, и мы боялись их. Глупо отрицать такое. Но не следует путать боязнь и ужас. Боязнь и ужас – совершенно разные чувства. Боязнь нарастает медленно, но более всего – в периоды вынужденного бездействия. Это заразная болезнь, но с ней можно бороться. Зато ужас появляется совершенно внезапно, непредсказуемо, он парализует разум. Есть несколько типов боязни, у каждого летчика они свои. У одного она расцветает все больше и больше, и летчик начинает паниковать, теряя самообладание. Другой загоняет все это вглубь, изображая бесстрашие, подавляя возбуждение. Такое спокойствие очень важно для пилота, если только он останется жив. Страх – естественная эмоция, не следует обвинять того, кто боится. Не все в этом признаются, но боятся абсолютно все. Кто-то относительно легко справляется со своими страхами, кому-то это дается труднее. Но военного летчика, который не боится ничего, караулит старуха с косой. В горячке боя страх улетучивается, мало кто осознает, что светящаяся трасса, пролетевшая рядом с кабиной, несет смерть. Но как только полет закончился и напряжение исчезло, страхи немедленно возвращаются и следуют за летчиком неотвязно, словно тень.