Главный свидетель - Николай Рыжков

Я веду речь не о тактике «верхов» — верная она или ошибочная. Собственно, здесь ответ может быть только один — до идиотизма бездарная. К сожалению, сам Ельцин не отличался от своих тогдашних «врагов» и даже написал в своей книге: «Я воспитан этой системой». И когда пришел срок, он попросту свел счеты со своими обидчиками, запретив партию. Он ведь, Робин Гуд наш доморощенный, сражался-то с партийной верхушкой, которая его прилюдно секла. И победил. И унизил ее с наслаждением. А то, что девятнадцать миллионов коммунистов заодно в грязь положил, — это мелочи! А то, что законы попрал, — пустяки! Потом он стал хозяином России, «царем Борисом», о чем, не стесняясь, не раз объявлял во всеуслышание…

Двадцать лет в аппарате партии — это огромная ломка характера. Я не знаю ни одного функционера, на котором так или иначе не сказалось бы пребывание у власти. Она часто уродует души, убивает веру, идеалы, надежды. Если я еще могу поверить, что Ельцин «искренне вступал в партию» (его слова), то в искренность его картинного ухода из нее, в 1990 году, на XVIII Съезде, не верю. Потому что уйти — значит измениться, по- другому думать и действовать. А что изменилось в этом смысле в управлении нашей расколотой державой со смертью партии и воцарением у власти «демократов» во главе с Ельциным? В лучшую сторону — ровным счетом ничего…

XIX партконференция показала, что в недрах самой партии вызревало ясное, хотя и не слишком оформленное понимание того, что довольно скоро будет выражено расхожей фразой: дальше так жить нельзя. Политическая система в условиях последовательной экономической реформы неизбежно требовала изменений. Нас, экономистов и производственников, это тревожило особенно.

Мы отлично понимали, что управление хозяйством чем дальше, тем больше сосредоточивается в руках партийного руководства. А между тем, обладая безраздельной властью, партия — в лице ее лидеров — практически не несла ответственности за происходившее в стране. В сложившейся политической системе конституционная законодательная власть — Верховный Совет, как и Советы иных уровней, — во многом лишь оформляла подготовленные в партийных структурах проекты решений. Все более фиктивной становилась и избирательная система. Авторитет Советов таким образом размывался, хотя по своей природе и потенциалу они содержали в себе все необходимое для эффективного демократического управления государством и обществом.

Сегодня многие, особенно так называемые демократы, напрочь «забыли», что впервые о насущной необходимости политических реформ заявила именно КПСС на 19-й партийной конференции.

Первый вопрос на конференции, как всегда, был чисто экономическим: об итогах первой половины двенадцатой пятилетки, о дальнейших задачах партийных организаций в связи с этим. Второй же вопрос был посвящен дальнейшей демократизации жизни партии и общества. Докладывал по обоим вопросам Горбачев. И произнес он верные слова: «Сегодня надо иметь мужество признать: если политическая система останется неподвижной, без изменений, то мы не справимся с задачами перестройки».

Далее он перечислил семь принципов политической реформы, как некогда тоже семь постулатов самой перестройки, которые он огласил на Пленуме ЦК в январе 1987 года. Однако на партконференции при этом не ставилась одна из коренных для любой демократии задач — уравновесить, наконец, в стране три ветви власти: законодательную, исполнительную и судебную. Крен откровенно делался в сторону первой из них.

Прежде чем Генеральному выступить на конференции, его доклад традиционно обсуждался на Политбюро. Я опять не смолчал, сказал примерно так:

— В том, что я прочитал, вижу явную тенденцию к ослаблению исполнительной власти. Это недопустимо! Давайте четко разделим функции между тремя классическими ветвями власти. Давайте четко определим границы сфер деятельности каждой из них. И даже если отдать всю — подчеркиваю: именно всю! — власть Советам, что является, на мой взгляд, неправильным, справятся ли они с нею? Сомневаюсь. А не справятся — государство может потерять управляемость…

Как вы думаете, что мне поставили в упрек? Как всегда: я защищаю Совет Министров и не понимаю требований времени. Тогда я высказал моим оппонентам все, что думаю про эти пресловутые «требования», которые вновь и вновь входят в противоречие с основным классическим разделением ветвей власти и элементарным здравым смыслом. Разговор получился резкий, и я остался, как часто случалось в Политбюро, увы, в меньшинстве. Генеральный понимал, что по-настоящему идея работающих Советов обретет в народе невероятную популярность, а мелкие, на его взгляд, подробности можно продумать по ходу дела.

Рассказывая здесь о своей позиции в отношении намеченного полновластия Советов, должен подчеркнуть: я ни в коей мере не возражал против наделения их реальной властью, но считал и считаю, что это надо делать в четко определенных законом рамках. Еще, будучи генеральным директором Уралмаша, я был избран в Верховный Совет СССР. За годы своего депутатства достаточно отчетливо понял, что истинная роль парламента куда скромнее той, что провозглашалась в советской Конституции. В подобном положении находились и нижестоящие Советы.

Эту ситуацию действительно надо было менять коренным образом, но не шарахаясь, как у нас часто бывало, из одной крайности в другую. Я не мог смириться с тем, что Горбачев, освобождая партию от не свойственных ее природе как общественной организации функций, явно думал не столько о нормализации соотношения между ветвями власти и, следовательно, об эффективности управления государством, сколько о том, чтобы просто перенести свое кресло со Старой площади в Кремль, сохраняя за собой фактически все прежние полномочия и меняя лишь вывески, но не суть дела. Вот это и было главной целью реанимации (при коренном изменении его исторического смысла, конечно) ленинского лозунга 70-летней давности — «Вся власть Советам!».

Отдавая полноту власти Советам, говоря о том, что партия должна уйти от управленческих функций, остаться только политической силой, Генеральный в своем докладе вовсе не умалял ее авангардной роли. Напротив, подчеркивал, что «без направляющей деятельности партии… задач перестройки не решить». Более того, высказывал убеждение, что необходимо рекомендовать на посты председателей Советов первых секретарей соответствующих партийных комитетов.

Кстати, именно эта позиция и вызвала на конференции немало возражений. Люди понимали, что в такой форме уход партии от практического, повседневного руководства всеми сторонами жизни, в том числе и хозяйственной, станет по сути формальным. Иными словами, Советы будут исподволь, не явно, но по-прежнему жестко и уверенно управляться партийными органами. Мне трудно утверждать точно, была ли эта позиция придумана специально для Горбачева, чтобы он мог возглавить будущий Верховный Совет и при этом остаться Генеральным секретарем ЦК КПСС. Не знаю, никто никогда по этому вопросу со мной не советовался. Думаю, что в основе этого предложения формально лежал тезис о необходимости сохранения партийного влияния на экономику, а на самом деле главной целью было совмещение должностей Генсека и Председателя нового Верховного Совета, которому и отводилась, как уже сказано, «вся власть».