В тылу врага - Прасковья Герасимовна Дидык

— Правда. И душа у него коммуниста. И это главное, — ответила Мариана. И не без удовольствия заметила, как зарделись щеки у Ивана. Смутился парень от похвалы.

…С затаенным дыханием слушали комсомольцы об обстановке в стране, там, на «Большой земле», об обращении Центрального Комитета партии к советским людям, которые попали в оккупацию.

Не назвав себя командиром, Мариана, в ходе беседы, подробно проинструктировала комсомольцев, как они должны действовать в дальнейшем.

— Ходят слухи, что немцы в Москву вступили. Неужто правда? — спросил Панас.

— Ложь это. Москва стоит и будет стоять. Не поддавайтесь агитации гитлеровцев. Не видать немцам Москвы, как своих ушей без зеркала… — закончила Мариана.

Шумно прошли выборы секретаря комсомольской организации. Все единодушно проголосовали за Гриценко.

От имени комсомольской организации Иван дал клятву в том, что ни один фашистский поезд не будет пропущен к фронту через их станцию.

Ребята его поддержали:

— Поможем нашим братьям-фронтовикам.

— Итак, за дело, товарищи! — сказала Мариана. — Помните, что Москва знает о ваших делах.

Попрощались они тепло, как старые друзья.

— Хорошие ребята, — сказал Мариане Гриценко после собрания. — Но о бдительности забывать нельзя…

В районе, где действовала Мариана и вся группа, размещалось пять аэродромов. Отсюда каждую ночь поднимались стаи вражеских самолетов, неся смерть советским городам и селам, разрушая больницы, школы, дома мирных граждан. Мариана радировала их местонахождение, сообщила ориентиры. Но результатов ощутимых не было. Советские самолеты могли совершать налеты только ночью. Бомбы в цель не попадали. Мариане горько становилось на душе от сознания, что фашистские самолеты по-прежнему продолжают взлетать, неся свой смертоносный груз. Гитлеровцы усиленно охраняли свои аэродромы с земли и с воздуха. Случалось, что в ночных воздушных боях над аэродромами гибли советские летчики. Каждое такое известие острой болью отдавалось в душе Марианы. Приходилось посылать очередную шифровку: аэродром не разбомблен, по-прежнему действует.

Комсомольцы из подпольной группы, воодушевленные встречей с посланцем от партизан, начали действовать смелее.

«Теперь уже можно думать о крупных делах, — решила Мариана. — Даже о том, чтобы уничтожить вражеский аэродром». Вместе с «Тополем» они разработали план.

Прежде всего надо было выяснить, где располагается склад с горючим. Взорвав его, можно было бы на длительный срок затормозить работу аэродрома. Имелось в виду и другое. Если поднять в воздух склад, возникнет большой пожар. Советские самолеты получат прекрасный ориентир, растерявшиеся гитлеровцы не смогут оказать сопротивления. Мариана сообщила по радио этот план командованию и получила санкцию на проведение его в жизнь. С «Большой земли», однако, требовали подробно доложить, как и через кого будет осуществлена операция, о каждом шаге ставить в известность «Большую землю». Там понимали, что дело связано с риском для радистки.

Радиограмма заканчивалась словами: «Береги себя, не принимай непосредственного участия в осуществлении плана».

Если начальник разрешает предпринять такую операцию, — значит объект очень важный. Надо продумать все до малейших деталей. Она перебирала в уме всевозможные варианты, но ни один из них не удовлетворял ее.

— Дуня, — спросила она однажды хозяйку, — кто из сельских парней якшается с немцами?

— Кажется, Михайло Веревка. Он связан с гестапо. Вечно с солдатами ихними по улицам слоняется.

— И с теми, что обслуживают аэродром?

— Аэродром? Нет. С ними, кажется, чаще бывает Федя Левчук, наш сосед. Он в отряде «За вильну Украину», что черную форму носят, чума их забери.

— Ты его хорошо знаешь?

— А как же. В женихи набивался, еще когда девушкой была. Недавно встретил меня. Говорит, мол, муж твой все равно не вернется, шла бы за меня…

— Что же ты ему ответила?

— Ну его к бису, запроданця немецкого.

— А если потребуется для нашего дела, чтобы ты с ним встретилась, Дуня?

— Хай с ним лысый дидько встречается…

— А если это очень нужно?

— Не знаю, что и сказать, — ответила Дуня хмуро. — От сраму тогда деваться некуда будет. Вот так активистка, скажут. Да и свекровь недалеко живет…

— Боишься, что муж о тебе плохо подумает?

— Да уж не похвалит.

— Если он хороший человек и любит тебя, то не поверит досужим языкам… Я буду твоим свидетелем.

Дуня долго молчала.

— Раз нет другого выхода, сделаю, как ты говоришь, — наконец, решилась она.

— Постарайся, Дуня.

И она старалась. Стоило лишь только Федору пройти мимо хаты, как она тотчас же выскакивала, хватала ведро и бежала к колодцу. Еще до замужества этот парень заглядывался на нее. Однажды он не стерпел и подошел к колодцу.

— Дашь глоток воды напиться или пожалеешь? — спросил он, подойдя к Дуне.

— Хорошо, что горилки не просишь… А воды, пожалуйста, — ответила она кокетливо.

— Ты только разреши, я тебе принесу не глоток, а целую бутыль чистейшего шнапса, — с готовностью откликнулся он, нажимая на слово «шнапс».

— Разве найдешь сейчас чистую горилку?

— Я да не найду? Можешь не беспокоиться. Хфедор все может. А для коханой и черта за ноги схватит и приволочит, — расхвастался он и ближе подошел к Дуне. Он показался ей таким противным, что она невольно попятилась.

— Ну и любишь похвастать.

— Кажешь хвастать? А як принесу! Шо тоди буде, Дунечка, серденько мое?

Дуня посмотрела на него в упор и, казалось, только теперь разглядела его отталкивающее лицо: нос картошкой, какие-то дурацкие бакенбарды, тонкие губы, вытянутые в ниточку под рыжими прокопченными усами.

«Тьфу, нечистая сила. А злой, видно, как собака», — подумала женщина. Но тут же вспомнила о задании, насильно выдавила улыбку, проговорила многозначительно:

— Там видно будет.

Вернувшись домой, Мариана застала хозяйку в слезах.

— Что случилось?!

— Ничего. Обидно до слез за мужа. Эта подлюга Левчук придет, наверно, вечером.

— Ну и чего же ты плачешь? Зайдет раз, другой, а мы выведаем, что следует у него и — скатертью дорога. Я приглашу Ваню. Так беспечнее будет. Вечер проведем вчетвером — вроде посиделок… Так что гляди веселее.

Дуня вытерла слезы, умылась, повязала голову белым платком с широкой каймой, надела новый фартук.

Как только стемнело, раздался стук в окно. Дуня опустила занавеску и кинулась открывать дверь:

— Милости просим. Как раз на галушки поспели. Мы только собирались сесть за стол вечерять. Присаживайтесь, будьте гостем.

Федор снял пилотку, причесал растопыренными пальцами свою большую гриву и, важно поглядывая на хозяйку, вытащил из одного, потом из другого кармана по бутылке водки, поставил на стол и подмигнул хозяйке: «Проспорила».

С «Тополем» Мариана заранее договорилась, чтобы он надел полицейскую форму и был наготове. Если занавеска на окне будет спущена, значит «гость» есть и можно войти.

Через несколько минут раздался стук в окно.

— Кажется, тебе придется дверь открывать? — сказала Мариане