Обратная сторона радуги - Мария Евдаева

– Да, ты права, я не должен быть эгоистом, – согласился он. – Мне осталось только смириться и пожелать тебе счастья.

– Спасибо, – сказала я как можно хладнокровнее и захлопнула крышку мобильного телефона.

Часть разума, которой не коснулась любовная опухоль, должна была ликовать, а меня грызло отвратительное чувство, какое возникло бы у человека, изо всех сил ударившего ногой добрую и преданную собаку.

Хоть я и одержала верх и была собой довольна, мне не удавалось уснуть в пустой квартире. «Разумеется, это просто хандра, и когда она меня отпустит, все, наконец, будет по-настоящему, я буду гулять с любимым по хайфской набережной, а в день его рождения я первая чмокну его в щечку и сама организую мега-пати, а не отправлю смс, чтобы дожидаться благодарного ответа через пару часов, когда появится возможность улизнуть от гостей, – утешала я сама себя. – С меня достаточно, я должна иметь свою жизнь, а не быть приложением к чужой, ведь я же благоразумный человек!»

Но хандра возрастала с экспоненциальной скоростью. Может, не стоило собственноручно разрушать искреннее чувство, у скольких пар, встреченных мной сегодня на набережной, любовь была подлинной, наверняка не у всех, так стоит ли мечтать о романтических прогулках с нелюбимым…

«А вдруг это никогда не пройдет!?» – мысль как будто ударила по незащищенному сердцу.

После папиной смерти мама так больше никого к себе и не подпустила, не смогла его забыть…

Я встала с постели, налила стакан воды, залпом выпила, забралась с ногами в кресло и наверное впервые пожалела о том, что не курю. Захотелось набрать однажды заученный наогцупь номер, даже ради того, чтобы выслушать монотонное повествование оператора о том, что абонент не доступен. Сандра была мне почти необходима, но и Сандры у меня больше не было.

Три часа ночи, даже Арик еще пару часов будет спокойно спать. Когда же, наконец, рассветет. Сидеть неподвижно было еще тяжелее, я легла и постаралась принять как можно более удобную позу, как будто от этого что-то зависело. И вдруг зазвонил мобильный. Ну, Ариэль, это уж слишком.

– Алло.

– Ирис, – тяжело дыша, спросил Шломо, – ты не спишь?

– Уже нет. Что-то случилось?

– Авария.

Я ничего не поняла: мотоциклист, столкнувшийся с препятствием и бодро рапортующий с места событий, должен быть как минимум из жидкого металла.

– Рассказывай все по порядку.

– Рассказываю… Взял служебную тойоту… Поехал купаться в Кинерете… Разбил о валун…

Я села в постели.

– Ты понимаешь, что за все это будет?!

– Да что бы ни было, Ирис, я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю, но это было глупо.

– Знаю. А ты больше не сердишься?

Я представила его деланно кроткое лицо с виноватой улыбкой и засмеялась.

– Тебя сейчас волнует только это, дурень?

– Как ни странно. Я уже не смогу без тебя, я никогда не принимал наркотики, но чувствую, как подсел и нуждаюсь в дозе.

– Я не сержусь, – сдалась я. – Хочешь, я приеду к тебе на помощь?

– Не стоит, до гарнизона я сам доберусь. Только утром придется как-то выкручиваться.

– Выкручиваться придется экспромтом, уже почти утро.

– Тогда пожелай мне удачи.

Моя очередная попытка изменить свою жизнь провалилась с треском, и я несказанно этому радовалась.

Загородный пляж, негласно хранивший историю моего чудесного спасения, мы со Шломо всегда называли «наш», даже несмотря на то, что пляж был обитаем, и молодежь, разбивавшая здесь палатки, тоже считали его отчасти своим. А я, оказываясь здесь, всегда чувствовала себя по-домашнему вольготно, и мой сегодняшний визит не стал исключением. Я сняла римлянки и пошла босиком по горячему песку, мимо симпатичных пляжных домиков, мимо весело расписанного трактора с прицепом для лодки, мимо мирно покачивающегося на волнах катера, пока не оказалась прямо в объятиях Шломо. В эти моменты мне всегда хотелось успеть сказать и сделать слишком много, и поэтому я не успевала почти ничего, просто утыкалась в его плечо и наслаждалась атмосферой короткого праздника.

Мы расположились на песке.

– Это божок, – я взяла камень с проточенной водой дыркой и покрутила в руке – Сандра такие подбирала.

– Зачем?

– По болгарским поверьям – на счастье.

– Ах да, суеверные цыганские женщины… – Шломо сильно размахнулся и бросил камень в море. – Ты еще не устала вспоминать о ней?

Как всегда, мысль о Сандре царапнула душу, но совсем немного, ведь Шломо был рядом.

– Ну, хорошо, ты обещал сегодня исполнить любое мое желание, так что идем, поплаваем наперегонки, а потом будем ремонтировать твою спину, – решилась я, потому что драгоценные минуты таяли на глазах. – А еще я мороженого хочу.

– Какое тебе?

– Как всегда фисташковое.

– Опять забыл… Ладно, не проблема, будет тебе фисташковое.

Шломо скинул тенниску и бросился наперерез высоким волнам, я за ним…

Уходя, я замедлила шаг напротив трех пляжных домиков.

– Наверное, это весело – постоянно жить на берегу, – мне очень хотелось сказать ему еще что-нибудь, пусть даже глупость.

Местная романтика при ближайшем рассмотрении оказалась немного безалаберной, но все равно привлекательной. На террасе стоял шикарный рояль. От подобной картины бабушка Хана пришла бы в ужас – как можно оставлять инструмент под палящим солнцем или проливным дождем, другой погоды в Израиле просто нет.

– Да, ребята здесь живут колоритные, вроде твоей Сандры – сказал капитан бригады Голани Соломон Гиршгорн и посмотрел на часы. Как всегда после этого жеста черные мысли обрушиваются шквалом, и сегодня их центром стала Сандра Любич.

Я уже отслужила полгода, когда, как снег на голову, свалилась самая невероятная новобранка, ходившая после вечерней поверки в пестрой юбке-макси и люцитовых серьгах и каждую неделю красившая волосы в принципиально новый душераздирающе-яркий цвет. Сандра презирала унылые краски и боролась с ними везде, где только появлялась. Даже два декоративных флажка, которые она установила на своем шкафчике – бело-голубой израильский и цыганский, изображающий красное колесо на фоне голубого неба и зеленой травы – расцветили оливковую строгость солдатского общежития.

Спустя несколько недель после освобождения Болгарии Красной Армией, истощенный и разорившийся инженер из Софии Моисей Мунблит чувствовал себя просто счастливчиком, настоящим баловнем судьбы. Еще бы, ведь ему удалось отыскать обеих дочерей живыми и даже не покалеченными, ну разве не счастье. Рано овдовевший Моисей души не чаял в девочках, после ареста и отправки в батальон принудительного труда он не боялся ни голода, ни изнурительных работ и жил только мыслью, что однажды найдет и обнимет обеих. Стелла с детства умела за себя постоять, а вот Лена такая добрая и мягкая, неужели кто-нибудь осмелится её обидеть…