Страшная дорога свободной личности - Илья Росляков

„Я“, а представляет из себя с самого начала состояние какой-то срощенности. Как и всякая безнравственность, она является нарушением чужих границ. Отношение одной индивидуальности к другой — вот истинно нравственное отношение. Материнская же любовь отвергает понятие индивидуальности, являясь в основе своей неразборчивой и навязчивой. Отношение матери к ребенку есть не что иное, как система рефлекторных взаимоотношений между ними».

Гетера даже более нравственна, да и более интеллектуально развита, чем женщина-мать, утверждает автор. «Мать, поглощенная непрерывными заботами о пище и одежде, кухне и хозяйстве, в интеллектуальном отношении стоит очень низко. Наиболее развитые в духовном отношении женщины, которые становились для мужчин чем-то вроде Музы, принадлежат исключительно к категории гетер».

Так или иначе, и мать, и гетера, «строго говоря, не предъявляют никаких требований к личности своего полового дополнения. Одна берет любого мужчину, который ей может быть полезен в ее желании иметь ребенка… Другая же отдается первому попавшемуся мужчине, который может доставить ей эротическое наслаждение».

Таким образом, женщина-гетера и женщина-мать ничем не отличаются в базовом смысле — обе аморальны и обе лишены собственного «Я» и души. Но в чем тогда сущность женщины и смысл ее существования в мире?

В сводничестве, считает Вейнингер. Оно есть сущность женщины — она всегда и везде стремится организовать половой акт, причем не обязательно такой, в котором участвует она сама, но любой. В читаемой книге или просматриваемом спектакле женщина напряженно ожидает половых сцен, она желает присматриваться к чужим любовным отношениям и приветствует их. Она стремится непременно поженить холостых мужчин и приветствует всякую беременность.

«Потребность лично участвовать в половом акте является самой жгучей потребностью женщины, но это только частный случай ее глубочайшего, ее единственно жизненного интереса, направленного на половой акт вообще, частный случай ее желания, чтобы этот акт совершался возможно чаще, безразлично кем, когда и где».

Поскольку женщина как материя есть ничто, она стремится, придя в соприкосновение с мужчиной в половом акте, т. е. в соприкосновение с формой, «длительно прикрепить ее за собою с тем, чтобы таким образом приобрести бытие».

Каким же образом такое существо вызывает в мужчине высокое чувство любви, спрашивает Вейнингер? Ответ таков: мужчина любит в женщине самого себя — но идеал себя, такого себя, каким он хотел бы быть. В себе он не находит этого идеала: как он ни углубляется в созерцание своего существа, он чувствует в себе слабость и мелочность своей земной натуры. Поэтому он «переносится своей мыслью в окружающую среду» и совершает проекцию своего идеала «на другое человеческое существо». Женщина же как раз является подходящим объектом для такой проекции.

«Так как она существо безразличное, она не творит добра, но и не грешит, и в ней ничто решительно не противится желанию человека сосредоточить свой идеал на ее личности. Красота женщины является лишь олицетворением нравственности — но нравственность эта принадлежит мужчине, который перенес ее на женщину в высшем ее напряжении и завершении».

Вейнингер считает любовь антилогичной, поскольку она пренебрегает объективной истиной о женщине, и антиэтичной, поскольку своей любовью мужчина обманывает женщину — ведь реально он придает ценность не ей, а себе самому. Когда женщина состаривается, любовь к ней проходит — вот лучшее доказательство ее лживости, пишет автор.

Мужчина сознает какую-то вину перед женщиной, которую он любит, добавляет Вейнингер. Он хотел бы подарить ей душу, но сознает безнадежность такой попытки.

Именно мужчина и создал женщину, когда он совершил грехопадение и стал сексуальным. Если бы он не был сексуален, женщины бы просто не существовало. Она есть проекция его греха во внешний мир. Поэтому бытие женщины неразрывно связано с его сексуальностью. Сохранение и поддержание в мужчине сексуальности является для женщины вопросом жизни и смерти. Она бессознательно чувствует, что «превратится в ничто», «потеряет всякое значение», «коль скоро мужчина начнет заниматься не половыми, а всякими другими делами». Потому она и сводничает, заключает Вейнингер.

Женщина есть первородный грех мужчины, «претворившийся в живую плоть». Любовь же мужчины к женщине есть попытка «замолить этот грех», хотя его, с точки зрения Вейнингера, надо не замолить, а искупить, уничтожив «ничто», то есть женщину. Любовь «возвышает женщину вместо того, чтобы уничтожить ее», пишет он. _«„Нечто“ заключает в свои объятия „ничто“, надеется таким образом освободить мир от всякого отрицания и примирить все противоречия, однако „ничто“ могло бы уничтожиться только в том случае, если бы „нечто“ держало себя вдали от него».

Идея об уничтожении женщины вовсе не есть фигура речи. В соответствии со своими выводами, Вейнингер отрекается от половой жизни. «Существует только платоническая любовь. Все прочее, что обозначают именем любовь, есть просто свинство», — пишет он. Его требование — половое воздержание для обоих полов. Если мужчина «вырвется из когтей пола», то только этим он даст шанс на искупление и женщине.

Здесь-то и возникает сакраментальный вопрос: ведь если оба пола будут воздерживаться от половой жизни, то вымрет все человечество? Но это вовсе не смущает Вейнингера: «Отрицание сексуальности убивает лишь физического человека, и только его, но с тем, чтобы дать полное существование духовному человеку».

Ведь никто же не считает сохранение человечества нравственным долгом, продолжает философ. «Я рискую показаться смешным, поставив следующий вопрос: совершал ли кто-нибудь половой акт, руководствуясь тем соображением, что он обязан предотвратить гибель человечества, или считал ли кто-нибудь когда-либо справедливым упрекнуть целомудренного человека в безнравственности его поступков? Ни один человек не считает своим долгом заботиться о продолжительном существовании человеческою рода — это известно всякому, кто серьезно и искренне подумал над этим вопросом. Но то, в чем человек не видит своего непосредственного долга, не есть на самом деле его долг… Вечное существование человечества совершенно не в интересах разума. Конечной целью является Божество и исчезновение человечества в Божестве».

Как не вспомнить при этих словах фильм фон Триера «Меланхолия», особенно ту сцену, где Джастин голая возлежит перед смертоносной планетой, приближающейся к Земле, готовая слиться с ней и «исчезнуть» в ней. Могут сказать: Вейнингер хотел через гибель человечества дать полную жизнь некоему «духовному человеку», а Джастин явно и недвусмысленно говорит о том, что после гибели человечества не останется ничего. Однако так ли велика дистанция между этими проектами?

Наверное, никто и никогда не сможет уже установить, думал ли Вейнингер о «полном существовании духовного человека» перед тем, как застрелиться. Известно лишь, что он менее чем за год до смерти уже собирался совершить самоубийство, но был остановлен своим другом Артуром Гербером. После долгого молчания в ответ на обеспокоенные вопросы Гербера Вейнингер объяснил