Как Бог съел что-то не то - Джудит Керр

На улицах тоже царило смятение. Каждый день там можно было увидеть длинные вереницы детей с метками на одежде, с подвешенными к спине противогазами. Они плелись за взрослыми на вокзал: их отправляли из Лондона в безопасное место, за город. Все только и говорили что о возможном вторжении в Англию.

Гитлеровские войска теперь стояли на другом берегу канала, и Гитлер, конечно, спал и видел, что он его пересечет. На этот случай, чтобы лишить немцев возможности ориентироваться, с угловых домов и станций метро сняли таблички с названиями улиц, и даже автобусы теперь ходили без маршрутных указателей. Узнать, куда едет автобус, можно было только у кондуктора.

Как-то утром по дороге на курсы Анна обнаружила посреди газона на Рассел-сквер перевернутую ржавую машину без колес, со сломанными сиденьями. Сначала она решила, что это чья-то глупая шутка, но портье гостиницы объяснил ей: нет. Это способ помешать приземлиться немецким парашютистам.

– Неужели они могут приземлиться на Рассел-сквер? – удивилась Анна. – Тут ведь так мало места!

– Никто не знает, на что они способны, – ответил портье.

Парашютисты были неистощимой темой для обсуждения. Бесконечно пересказывались истории, поведанные якобы очевидцами, – о том, как те видели парашютистов, переодетых в британских солдат, в фермеров или даже (чаще всего!) в монашек. Судя по этим рассказам, немцы были столь беззаботны, что даже не потрудились скрыть солдатские ботинки, торчавшие из-под одежды.

Анна, как обычно, старалась не думать о парашютистах. Но иногда по ночам ее внутренние защитные механизмы ослабевали, и тогда ей виделось, как парашютисты безмолвно летят среди деревьев Рассел-сквер… Одетые в свою униформу – в черную кожу со свастиками, различимыми даже в кромешной тьме. Они перешептываются, отдавая друг другу команды, приземляются на Бедфорд-террас и направляются прямо к «Континенталю» – искать евреев…

Однажды, измученная этими ночными картинами, она опоздала к завтраку. А когда спустилась вниз, увидела, что за столиком с папой и мамой сидит незнакомец. И сразу узнала Джорджа.

Маму разрывали противоречивые чувства – счастье и страдание. Увидев Анну, она подскочила на стуле и выкрикнула:

– Письма от Макса!

Джордж помахал конвертом:

– Я получил его утром! И решил привезти вам. Но вам тоже пришло письмо. Должно быть, их отправили в одно и то же время.

– С Максом все в порядке, – сказал папа.

Анна взяла письмо и стала быстро читать.

Всего было четыре письма, все адресованы папе и маме. Макс писал письма с интервалом в неделю. И тон писем постепенно переходил от возмущенного удивления по поводу ареста к мрачному смирению. Макс пережил тяжелейший период: его переводили из одного временного лагеря в другой. В этих лагерях не было самого элементарного. Теперь его наконец доставили к месту постоянного пребывания, тут быт организован несколько лучше. Но сообщить, где именно он находится, не разрешают. («На острове Мэн, – торопливо уточнил Джордж. – Всем известно, куда их отправили. Так почему им нельзя сообщить об этом родным?») В лагере полно студентов и профессоров из Кембриджа – так много, что по некоторым дисциплинам можно продолжать обучение. «Это неплохо», – писал Макс. Но было ясно, что все это ему ненавистно. Ненавистно быть заключенным, ненавистно то, что к нему относятся как к врагу. А самое возмутительное заключалось в том, что его заставили вспомнить о его немецких корнях: с немцами Макс не хотел иметь ничего общего. Если бы мама с папой могли что-нибудь сделать…

– Мы должны! – вскричала мама. – Мы должны что-нибудь придумать!

– Я попробую как-то помочь, – сказал Джордж и собрался уходить.

Папа тоже поднялся.

– Ты сейчас собираешься в обратном направлении к Кембриджу? – вежливо спросил он.

Папа прекрасно говорил по-французски, но английским как следует так и не овладел.

Однако Джордж не улыбнулся.

– Я больше не учусь в Кембридже, – сказал он. – Рим охвачен огнем, и занятия Чосером утратили всякий смысл… – а потом добавил, почти извиняясь: – Я записался в армию. Забавно, не правда ли? Английская молодежь сражается с полчищами нацистов… – тут Джордж поймал взгляд Анны и спросил: – Как ты думаешь, смогу я быть храбрым-прехрабрым?

* * *

Через несколько дней у Анны был день рождения.

– Чего бы тебе хотелось? – спросила мама.

Анна задумалась. Она уже две недели жила в гостинице «Континенталь»: разве возможно позволить себе что-то сверх этого? Но мама смотрела на нее выжидающе, поэтому Анна ответила:

– Может быть, сходим в кино?

На Тоттенхэм-Корт-роуд был кинотеатр, где до часу дня можно было купить билет за полцены. И на случай, если идти в кино слишком дорого, Анна тут же добавила:

– Или можно съесть твой любимый «Триумф Никербокера» в «Лайонс Корнер Хаус».

Мама что-то прикинула в уме. Билеты в кино стоили один шиллинг и три пенса. «Триумф Никербокера» – около шиллинга. Она открыла кошелек, но вдруг отбросила его и воскликнула:

– Ну и пусть! Тебе исполняется шестнадцать лет, и мы отметим твой день рождения – сколько бы это ни стоило! Позволим себе и то, и то!

– Ты уверена? – забеспокоилась Анна.

– Совершенно уверена, – сказала мама с некоторым ожесточением. – У тебя будет настоящий день рождения… Одному богу известно, что будет с нами через год.

Папа сказал, что ему не хочется идти. Наверное, маме надо было обсудить это с папой заранее, подумала Анна. Ведь даже в приступе расточительности они не могли позволить себе купить и билеты в кино, и три десерта. Так что смотреть фильм «Мистер Дидс едет в город» отправились Анна и мама.

Мистер Дидс – миллионер, который хотел отдать все свои деньги бедным. («Вот бы дал немного и нам!» – прошептала мама.) Но другие миллионеры решили ему помешать и объявили мистера Дидса невменяемым. В конце фильма героя спасает влюбленная в него дочь журналиста, и все кончается благополучно.

Главную роль играл молодой актер Гэри Купер, Анне с мамой он очень понравился. Потом они отправились в «Лайонс Корнер Хаус» и так медленно ели свои «Никербокеры», что оказались последними посетителями. Десерт состоял из перемежавшихся слоев клубники, ванильного мороженого, крема и орехов и подавался в высоких стеклянных стаканчиках со специальными длинными ложечками – по последней американской моде. До этого Анна ела «Триумф Никербокера» только один раз и, зная, сколько стоит такой стаканчик, нервничала: вдруг десерт окажется не таким вкусным, как ей запомнилось? Но попробовав первую ложечку, тут же успокоилась.

За едой они беседовали: о фильме, о скорописи, о том, что Анна по окончании курсов сможет зарабатывать деньги.

– И мы сможем ходить в кино хоть каждый день, – говорила мама, – и есть «Никербокер» на завтрак.

– И на обед, и на ужин, – добавляла Анна.