Как Бог съел что-то не то - Джудит Керр

Но Джинни сказала, что воскресные газеты обычно все преувеличивают и не стоит все это брать в голову.

В понедельник Анна пришла в «Континенталь», чтобы провести день с папой и мамой. Было очень жарко и солнечно. В такую прекрасную погоду было бы жалко сидеть взаперти. Вдруг Анне пришла в голову идея:

– Может быть, нам пойти в зоопарк?

– И правда! – ответил папа.

Он заметно повеселел после того, как Уинстон Черчилль стал премьер-министром. Папа считал Черчилля единственным человеком, который правильно понимает ситуацию. Мама беспокоилась, что им придется потратить на зоопарк деньги. Но потом признала, что устоять против солнца невозможно. Так что они решили позволить себе расточительность и отправились на прогулку.

Это был необычный день. Анна тысячу лет не была в зоопарке. Песочно-желтые и ярко-оранжевые с черными полосками тигры – будто кто-то вылил на них сверху краску; павлины с невероятными расписными хвостами; обезьяны с грустными глазами в элегантных бежевых шубках – Анна смотрела на них так, словно никогда раньше не видела, и не могла наглядеться. А жирафы! Как можно было придумать такое чудо!

И все это время Анна старалась уговорить себя, какую-то часть своего мозга, не думать о карте в воскресных газетах, о том нацистском ужасе, который просачивался из Германии в другие части Европы, до сих пор считавшиеся безопасными.

Они гуляли по зоопарку почти до вечера. Впечатления настолько переполняли Анну, что ей уже больше не требовалось специальных усилий, чтобы не думать о войне. Как будто долгие часы, проведенные на солнце, что-то изменили, и все уже не казалось таким безнадежным. У мамы и папы тоже на душе полегчало. Папа обнаружил в павильоне мелких кошачьих кота, который, по его словам, был ну вылитый Геббельс. И всю дорогу домой в автобусе папа придумывал, с какой речью этот зверек мог бы обратиться к своим сородичам в Германии и как учил бы их следить, чтобы евреи носили специальные значки. Анна и мама смеялись этим папиным выдумкам. И в гостиницу они прибыли приятно уставшими, как будто съездили куда-то на курорт.

После залитой солнцем улицы гостиничный холл показался темным. И Анне потребовалось несколько мгновений, чтобы разглядеть портье, сидевшего за столом.

– Вам звонили из Кембриджа, – сказал портье.

Анна удивилась, что Макс решил позвонить. Обычно он писал письма…

Кто-то оставил на столе газету. Папа помедлил немного, прежде чем ее развернуть.

– В этой газете ничего нет, – сказал портье, наблюдавший за папой. – Но все плохо. Я слышал по радио.

– Что случилось? – спросил папа.

Портье, робкий человек с редкими волосами, уложенными на лысине аккуратными полосами, передернул плечами:

– Да то самое. Захватили Голландию. Нацисты теперь везде. Датская королевская семья бежала в Англию.

– Быстро, – заметил папа, и чувство, что они съездили отдохнуть, тут же исчезло, как будто его и не было.

Опять зазвонил телефон. Портье снял трубку и позвал Анну:

– Это вам звонят – из Кембриджа.

Анна бросилась в телефонную кабинку и схватила трубку:

– Макс?

Но это был не Макс. Это звонил Джордж.

– Тут произошла какая-то нелепость, – сказал Джордж. – Даже не знаю, как сказать… Но Макс… Его арестовали.

– Арестовали?

Какая-нибудь студенческая выходка… напился… сорвал с полицейского шлем… – пронеслось в голове у Анны. Но Макс никогда бы…

– Ты имеешь в виду, что его забрали в полицию? – глупо спросила она.

– Да… – сказал Джордж и добавил: – Как иностранца из враждебного государства.

– Но нельзя арестовывать людей за то, что они – «из враждебного государства»! – закричала Анна. – И в любом случае Макс – никакой не враг! Мы уехали из Германии много лет назад. И он вот-вот должен получить британское гражданство!

– Я знаю, знаю. Мы все это им говорили. Но им без разницы. Они сказали, у них приказ интернировать всех мужчин-иностранцев из враждебного государства. А имя Макса было в списке.

– Интернировать?

– Да. В специальный лагерь.

Анна внезапно почувствовала внутри совершенную пустоту: дальнейший разговор утратил всякий смысл.

– Анна, ты слушаешь? – спросил встревоженно Джордж. – Послушай, здесь все переполошились: я, тьютор Макса, администрация колледжа. Билл так бушевал в отделении полиции, что его выкинули вон. Но мы не смогли ничего поделать. Это приказ правительства. Если хочешь знать, это реакция на то, что случилось в Голландии.

– Да… – ответила Анна: от нее ведь ждали ответа?..

– Неизвестно, как долго все это может продлиться. Макс надеется, что твои родители смогут что-нибудь сделать. Через две недели экзамены. И он думает, что кто-то сможет объяснить полиции ситуацию. Он взял с собой только учебники по праву – и почти никакой одежды…

– Да… – повторила Анна.

– Это все ерунда какая-то, – голос Джорджа зазвучал подавленно, как будто на нем лежала вина за случившееся. – Если что-то станет известно, я сразу дам тебе знать…

Анна словно проснулась:

– Конечно… Джордж, спасибо! Спасибо за все, что ты делаешь. Я сейчас все расскажу родителям.

И это будет ужасней всего…

Как и предполагала Анна, на маму и папу случившееся произвело ужасное впечатление. Папа почти ничего не сказал: арест Макса был для него частью страшной надвигавшейся на них катастрофы. На них, на Англию, возможно – на весь мир. Перед этой бедой папа чувствовал себя бессильным.

Мама пришла в страшное возбуждение, кричала и никак не могла успокоиться. «Почему Макс ничего не сказал полиции про папу? – спрашивала она снова и снова. – Почему ничего не сделала администрация колледжа? Где были все друзья Макса?» Когда Анна пыталась объяснить, что и сам Макс, и администрация, и друзья Макса сделали все что смогли, мама отказывалась в это верить и кричала: «Если бы я была там! Я никогда бы не позволила им арестовать Макса!»

По радио в девятичасовых новостях сообщили, что все мужчины-иностранцы из враждебного государства, проживавшие на юге страны и на восточном побережье, арестованы и отправлены в лагеря для интернированных. «Если бы только Макс приехал на День Святой Троицы в Лондон!» – кричала мама. Анна никогда не думала, что Кембридж считается прибрежным городом. Видимо, это самая крайняя точка восточного побережья. И наверное, эта область наиболее уязвима с точки зрения возможного вторжения. Правительство, объявил диктор, понимает, что его действия могут затронуть и невиновных людей, и выражает надежду, что со временем ситуация изменится.

Утешения в этом было мало. Остальные новости тоже не вселяли особого оптимизма. Члены датской королевской фамилии дали интервью, в котором рассказывали, что их жизнь висела на волоске и они чудом спаслись от нацистов. В самом конце транслировался фрагмент первой речи Черчилля в качестве премьер-министра. «Я не могу предложить вам ничего, кроме крови, тяжкого труда, слез и пота», – сказал он в палате общин.