Там, где тебя ждут - Мэгги О'Фаррелл

– Нет, она говорила с Крисом.

– А кто такой Крис? – поинтересовался отец, и вступившая в разговор Феба сообщила, что Крис работал с мамой, и однажды Крис вместе с мамой приехал забирать Фебу из детского садика и повел обеих есть мороженое, и что он и мама разделили порцию сливочного мороженого с фруктами, сиропом, орехами и сбитыми сливками, только мама сказала, что ей не стоит есть такие изыски, а Крис спросил: «К чему эти вечные запреты?» – но в результате сам съел больше, чем мама, и Феба сочла это совсем нечестным. Их отец, Дэниел, выслушал все очень внимательно. Он даже выключил радио, заметил Найл, чтобы лучше слышать. А когда Феба закончила, на лице отца появилось какое-то отрешенное выражение, словно он думал о чем-то совсем другом. Потом он сказал: «Странно», и Найл отметил это сноской[20].

Он резко открыл дверцу машины и забрался на пассажирское сиденье. Его отец, как обычно, вздрогнул, одарил его широчайшей улыбкой[21] и сказал:

– Ах, привет. Я подумал, что мне удастся заехать и вызволить тебя отсюда.

Вызволяют, насколько знал Найл, обычно из тюрьмы, а школа совершенно на нее не похожа, это своеобразное учебное заведение Найлу нравилось и не нравилось[22] одновременно.

Найл застегнул ремень безопасности, но ничего не сказал, его отец не ждал от него болтовни[23], что является приятным разнообразием по сравнению с остальным мировым населением.

– Итак, – продолжил его отец, разворачивая машину и выезжая из школьных ворот на дорогу, – нам назначен прием на два часа, и мы уже в пути, но примут ли нас вовремя, это уже никому не известно.

Найл склонил голову. Он нащупал бинокль, спрятанный под молнией ветровки, пальцы скользнули по окружностям его окуляров. Ранец лежал на коленях, и его наличие действовало обнадеживающе уместно.

– И вообще, как у тебя дела? – спросил отец, не сводя глаз с дороги. – Ты хорошо продержался?

Найл поднял плечи, позволил им опуститься, мучительно почувствовав, как ткань рубашки коснулась самых болезненных участков его кожи. «Скоро, – мысленно успокоил он себя, – скоро мне станет легче».

Отец склонился в сторону и перевернул ближайшую к нему руку Найла. Вместе они уставились на медицинскую перчатку, испачканную рыжими пятнами на запястье, в местах суставов пальцев и на ладони.

– М-да, – пробормотал отец, – я говорил ей[24], что следовало поменять их вчера.

Найл перевернул руку, скрыв пятна. Потом посмотрел на отца.

– У тебя все в порядке? – спросил он.

– У меня? – Отец, видимо, удивился. Машина затормозила на красный свет, и он бросил взгляд на Найла. Их взгляды встретились. – Все отлично, – ответил ему отец хрипловатым голосом, отводя глаза. – Почему бы могло быть иначе?

Странно, но, общаясь с отцом, Найл понимал, что тот думал и чувствовал. Он мог настроиться на мысли отца, точно на волну радиостанции[25]. Именно сейчас он понимал, что отец расстроен, но старается не показать этого. В его взгляде таился тот еле сдерживаемый, яростный и слегка угрожающий огонь, который Найл однажды подметил в глазах лошади, удерживаемой перед стартовым барьером. Это наблюдение наполнило мальчика трепетным страхом: когда отец в таком настроении, могло случиться все что угодно.

Найл сменил позу, закинув левую ногу на правую, потом опять выставил правую, пытаясь определить, какое положение причиняет сейчас меньше боли.

– Вперед, – произнес он, и отец вместо ответа нажал на газ.

* * *

Найл всю жизнь, сколько себя помнил, ходил в Педиатрический амбулаторный центр острой дерматологии[26]. Это самое жестокое и мучительное место в городе: вам не придется ходить сюда, если у вас только легкий зуд или легкая сыпь под коленками. Оно предназначено для детей, пораженных экземой с ног до головы, детей, не имевших никакой возможности спокойно спать и носить обычную одежду[27].

Поэтому раз в неделю Дэниел перестраивал, как он это называл, свое расписание и привозил Найла туда, в эту амбулаторию, где медсестры в колпаках и застиранных туниках смешивали ингредиенты в керамических чашечках и сочувственно цокали языками, обмазывая Найла холодной, как глина, мазью[28], пока он не становился похожим на маленькое привидение или какого-то актера из пантомимы[29], потом обертывали его, с пяток до шеи, мягкими клейкими бинтами. Облегчение могло продлиться целый день, если вести себя осторожно и если Найл умудрится не сдвинуть эти бинты.

В общем, Найл любил посещать амбулаторию. Ее посещение означало двадцать четыре часа свободы от сводящего с ума, изнурительного зудящего состояния. Означало также полдня свободы от школы. Означало, что он будет сидеть рядом с Дэниелом в приемном покое, поглядывая, как Дэниел разбирает бумаги[30]. Если отцу надо было поработать, он всегда приносил что-то интересное для Найла[31]: журнал, или книжку, или набор магнитов, или, однажды, шагомер, чтобы Найл мог пристегнуть его к ремню и ходить туда-сюда по коридору, считая, сколько понадобится шагов, чтобы добраться от автомата с напитками до лаборатории ультрафиолетового излучения.