Те, кто уходят - Патриция Хайсмит

Сидя в кресле парикмахерской, Рэй снова вспомнил эпизод из детства, особенно запечатлевшийся в памяти и возникавший перед его мысленным взором по меньшей мере дважды в год. Когда ему было девять или десять лет, он зашел в гости к школьному приятелю, жившему в многоквартирном доме. Он узнал, что квартира не принадлежит родителям одноклассника и они только снимают ее, а раньше ее занимали другие люди. Вечером дома он рассказал об этом отцу и спросил: «А наш дом всегда принадлежал нам?» — «Конечно. Я сам построил его», — ответил отец. Рэй тогда понял эти слова буквально, подумав, что отец построил дом собственными руками. Тогда он почувствовал себя каким-то особенным, не таким, как все, и ему тоже захотелось жить в доме или квартире, где до этого жили другие люди. Ему казалось, он поступает не по-товарищески, живя с родителями в собственном доме. Квартира, где жил одноклассник, хотя и имела несколько запущенный вид, выглядела все же довольно прилично. С тех пор прошло много лет, но и теперь при виде обычных многоквартирных домов Рэй вспоминал этот эпизод, и его снова беспокоила мысль: люди испокон века ютятся слоями друг над другом, а его семья всегда имела пусть небольшой, но зато собственный участок поверхности, и Рэю было неведомо обычное для людей стремление обосноваться на земле и закрепить за собой право на ее владение.

В двадцать лет, во время учебы в Принстопе, Рэй заключил помолвку с девушкой из Сент-Луиса, которую знал с восемнадцати лет. Он искренне полагал, что любит ее, но так и не понял, как дело дошло до помолвки. Разумеется, он сделал ей предложение, и родители с обеих сторон одобрили его. Год спустя, перед самым окончанием, Рэй вдруг понял, что не любит ее, и разорвал помолвку. Опыт этот печально сказался на его состоянии. Он едва сдал экзамены и чувствовал себя подлецом, считая, что нанес ей непоправимую травму и разрушил жизнь. Но, узнав, что она вышла замуж, он почувствовал себя счастливейшим из людей. Родители его не имели и малейшего представления о том, что ему довелось пережить за этот последний год, хотя они всегда живо интересовались его учебой и знакомствами.

Он вслушивался в звуки джаза с большим удовольствием. Ни толстяк парикмахер, колдовавший сейчас над его головой, ни двое других мастеров, ни клиенты в креслах, казалось, не обращали внимания на эту музыку, и Рэй вдруг понял, что любое его желание в жизни могло быть осуществимо. Теоретически, конечно. Он понял, что ему никогда не хватало смелости на осуществление своих желаний. Виной всему была его природная робость, делавшая его не похожим на отца, чье слово всегда считалось законом. Рэю всегда хотелось стушеваться, отодвинуться на задний план, собеседник он был неинтересный, говорил невнятно, запинаясь. К деньгам он питал отвращение. Но имелось множество способов от них избавиться, и Рэй охотно пользовался этим. Он оказывал финансовую поддержку кое-кому из нью-йоркских художников и делал пожертвования (едва ли идущие в сравнение с пожертвованиями миллионеров — Рэй к тому времени еще не вступил в право владения отцовскими деньгами) в пользу пришедших в упадок английских церквей, комитетов по спасению итальянских и австрийских горных деревень, пострадавших от оползней, или международных организаций по оздоровлению межрасовых отношений. Тратил он много, но деньги на счете не убавлялись, несмотря на то что пять тысяч долларов было снято на оплату машины и десять — на катер, который они с Пэгги купили на Мальорке.

Выйдя из парикмахерской, он побрел в сторону кафе-бара на Кампо Манин. Было пять, и уже темнело. Девушка из кафе, должно быть, уже закончила работу, если начала так рано утром.

За стойкой ее действительно не оказалось. Рэй огорчился. Он заказал у мальчишки капуччино, хотя вовсе не хотел пить, и подумал, не спросить ли у того насчет комнаты. Итальянцы охотно оказывают помощь в подобных вопросах, да и мальчик показался Рэю доброжелательным, но он все же не рискнул. Но тут появилась сама девушка в голубом передничке. Что-то словно осенило Рэя, когда он встретился с ней глазами.

— Buona sera, — улыбнулась она ему и принялась обслуживать двоих мужчин, только что вошедших в бар и заказавших красного вина.

Ему следовало бы заговорить поскорее, пока не начал прибывать народ, подумал Рэй. Дождавшись, когда она снова оказалась рядом, он, лихорадочно подбирая слова, начал по-итальянски:

— Простите. Вы не знаете, где бы тут можно было снять комнату? Желательно по соседству.

— Комнату? — Ее серые глаза округлились от удивления, она задумалась. — Может быть, у моей соседки, синьоры Кальюоли… Ларго Сан-Себастьяно. — И она махнула куда-то рукой.

Рэй спросил:

— А не могли бы вы назвать номер дома?

Девушка покачала головой:

— Номер трудно запомнить, да и таблички нет на дверях. Если хотите, я могу проводить вас после работы. Я заканчиваю в шесть. Подождете?

Часы показывали семнадцать минут шестого. Рэй допил кофе и расплатился, оставив чаевые на блюдечке. Потом, кивнув девушке, сказал: «Я вернусь в шесть» — и вышел на улицу.

У синьоры Кальюоли могло не оказаться свободной комнаты, а другого места девушка могла и не знать, но Рэй почувствовал себя свободным и беззаботным. Он вернулся в бар ровно в шесть.

Надев черное пальто, девушка улыбнулась и махнула ему рукой. Из кухни появился дюжий молодец в белой куртке — должно быть, заступил в вечернюю смену. Она что-то сказала ему и тоже улыбнулась, потом посмотрела на Рэя:

— Это недалеко, пешком четыре минуты.

Рэй кивнул и хотел было из вежливости назвать свое имя, но тут же спохватился и решил, что лучше представиться вымышленным.

— Меня зовут Филипп. Филиппо, — сказал он и прибавил: — Гордон.

— А меня Элизабетта.

— Piacere.

— На сколько дней вам нужна комната? — спросила девушка, быстро шагая по улице.

— На три-четыре. Или, скажем, на неделю. Если синьора не будет возражать.

Они завернули за угол, и на них вдруг обрушился такой мощный порыв ветра, что Рэю пришлось согнуться. Внезапно девушка остановилась и нажала кнопку звонка у двери, выходившей прямо на улицу. Рэй осмотрелся, вокруг пятиэтажного дома не было ни одного канала.

— Кто там? — раздался голос откуда-то сверху, вероятно из окна.

— Элизабетта. — Далее последовали объяснения, которых Рэй не смог разобрать.

Заскрежетал засов, и дверь открылась. На пороге их встретила женщина в черном. Она пригласила Рэя подняться и осмотреть комнату. Девушка поднялась вместе с ними, разговаривая о чем-то с хозяйкой.

Квадратная, средних размеров комната, довольно чистая, не изобиловала мебелью — не слишком ровная, полутораспальная кровать с ярким цветастым покрывалом, высокий гардероб, картины на стенах.

— Вы поняли? Восемьсот лир в день, включая завтрак, — сказала Элизабетта.

— Отлично. Я согласен, — сказал Рэй, обращаясь к синьоре Кальюоли.

Она улыбнулась, и вокруг рта у нее разбежались глубокие дружелюбные морщинки.