Поцелуй меня в Нью-Йорке - Кэтрин Райдер

– Может, лучше фильм посмотрим? – спрашиваю я, отчетливо слыша отчаяние, прозвучавшее в моем голосе.

Шарлотта, усмехаясь, бросает на меня такой взгляд, что я сразу понимаю: спорить бесполезно.

– Я же здесь гостья, ты должен хотеть показать мне свой город.

– Ты просто не понимаешь. Канун Рождества. У каждого второго в городе возникает идиотская идея о том, что ему непременно нужно сегодня поцеловаться на вершине Эмпайр-стейт-билдинг под снегом. – Это, возможно, входило в мои изначальные планы на сегодняшний вечер. А может, и нет… – Мы простоим в очереди до самого Нового года.

Мы делаем шаг в сторону, чтобы пропустить пожилую пару, выходящую со станции. На них соответствующие бежевые тренчкоты, и они идут рука об руку, идеально подстроенным друг под друга шагом в идеально комфортной тишине. Этакая пара влюбленных, вероятно знающих друг друга так давно, что еще в девяностых разочаровалась в новейших технологиях.

– Я здесь почти четыре месяца, – улыбается Шарлотта. – И большую часть времени я провела, сидя или в школе, или дома у Лоуренсов. Я не видела статую Свободы, не была в Рокфеллеровском центре или Штаб-квартире ООН. Я же должна посетить хоть что-то банальное из туристического списка, правильно?

С ее доводами трудно спорить, но я также не могу сделать вид, что меня радуют такие перспективы. Поэтому я достаю из кармана свой телефон, надеясь, что кто-нибудь из моих школьных друзей ответил на сообщение. Но на экране блокировки нет никаких уведомлений. Лишь мое фоновое изображение – селфи, которое Майя заставила меня сделать в аэропорту в тот день, когда она улетала в колледж. Я целую ее в щеку, а она смотрит куда-то в сторону, как будто что-то – кто-то! – внезапно привлекло ее внимание. Ну конечно, это так на нее похоже.

– Нам ведь все равно нечем больше заняться, – говорит Шарлотта.

Ее голос дразнящий, но на мгновение он напоминает мне о снисходительном тоне, который Майя иногда использовала в разговорах со мной. Майя, которая даже не могла подарить мне свое безраздельное внимание, когда я на прощание целовал ее в аэропорту. И наверное, поэтому я слышу в собственном голосе больше сарказма, чем мне стоило бы в него вложить.

– Сегодня сочельник, – хмыкаю я. – Естественно, никто не проверяет старые сообщества каждые пять минут.

Шарлотта недовольно вздыхает. Просто недовольно вздыхает! Майя бы задохнулась от возмущения и тут же сделала вид, что вот-вот заплачет.

– Да или нет? – говорит Шарлотта, вставая вполоборота к входу на станцию метро. – Да или нет? Мы можем добраться до Эмпайр-стейт-билдинг, сев на поезд на этой станции?

Я не отвечаю, но Шарлотта и так все понимает по моему лицу – можем! При желании мы окажемся там буквально через десять минут.

– Ну вот, раз уж мы – по счастливой случайности – выбрали именно этот путь… Без всякой на то причины… Давай будем честными с самими собой: обычно это называется судьбой. Поехали!

Мне и впрямь стоило взять на себя решение, куда нам идти, когда мы вышли из закусочной.

Шарлотта тащит меня на станцию, но останавливается у подножия лестницы. На ступенях сидит грязный лысеющий парень. Перед ним стоит картонная табличка, на которой написано, что он просит пять долларов для собаки. Стрелка указывает на спящего щенка белого английского бульдога, расположившегося в его руках. Парень замечает, что мы смотрим на него – точнее, на собаку – и начинает гладить щенка по голове.

– Ребята, не поможете мне накормить эту девочку?

Я не хочу разыгрывать перед Шарлоттой циничного ньюйоркца, но на такое я точно не поведусь. Я закатываю глаза, когда Шарлотта приседает на корточки перед парнем, чтобы погладить щенка, который только начал просыпаться.

– Как ее зовут? – спрашивает девушка.

Я обдумываю, как вытащить Шарлотту из этой ситуации, пока ее как-нибудь не облапошили, когда в моем кармане начинает гудеть телефон, и сердце у меня в груди сжимается, потому что, конечно, маловероятно – но я, похоже, все-таки надеюсь на такой расклад, – что это может быть Майя. Может быть, она уже устала от красавчика хипстера и решила, что сделала огромную ошибку. Достав телефон, я вижу, что на экране высветилось новое сообщение в Facebook. Я пытаюсь открыть его, но получаю лишь белый экран с кружком, уведомляющим меня о загрузке, как будто приложение не хочет, чтобы я прочитал его. Словно оно говорит мне: «Черт, знаю-знаю, Энтони. Оно где-то здесь. Только я понятия не имею, что с ним делать. Я сегодня адски туплю». Тут плохо ловит сеть.

Шарлотта по-прежнему гладит щенка, который теперь бодрствует и облизывает ее руку. Я слышу, как парень жалуется ей, что не хочет сдавать собаку в приют, и я понимаю, что мне нужно увести Шарлотту от него, даже если она хочет заняться чем-то глупым и чересчур «туристическим», вроде посещения Эмпайр-стейт-билдинг, но…

Что, если это Майя, сообщающая мне, что она высадила красавчика хипстера на обочине и хочет, чтобы я провел Рождество с ее семьей?

Я знаю, что это ужасная идея. Но также я знаю, что ничто не остановит меня от просмотра сообщения. Поэтому, пока Шарлотта воркует над щенком, я говорю ей, что скоро вернусь, и поднимаюсь вверх по лестнице, перешагивая по несколько ступеней зараз, пытаясь поймать сигнал.

Сообщение не от Майи. Оно от некоего Винни Зампанти, который говорит, что через двадцать минут будет колядовать со своим хором в Ист-Виллидж и не против, если я к ним присоединюсь, даже если я не умею петь.

Кто, черт возьми, такой этот Винни Зампанти? Он ответил на мое сообщение в групповом чате, значит, он должен быть моим одноклассником, но его имя мне ни о чем не говорит. Я перехожу на страницу его профиля, но мы на Facebook не друзья, поэтому я могу посмотреть только его аватар-ку, на которой изображен лишь треугольник сыра «Гауда» (не самый хороший признак), и узнать, что нашим единственным общим другом является Офелия Томпсон, с которой мы вместе посещали уроки английского и которая в школе считалась довольно чокнутой. Офелия – единственная одноклассница, которую Майя не удалила из моих друзей, после того как выяснила мой пароль.

Это напоминает мне о том, что надо бы теперь его изменить.

Но серьезно, кто такой этот Винни? И почему он думает, что кому-то захочется спонтанно тащиться в Ист-Виллидж в канун Рождества? А затем я думаю, что, возможно, мне удастся скормить это Шарлотте в качестве необычного опыта в Нью-Йорке: этакий местный колорит и все в таком духе… Все что угодно, лишь бы не оказаться на вершине Эмпайр-стейт-билдинг сегодня вечером. Поэтому я отвечаю Винни, что попробую вырваться, а затем разворачиваюсь, собираясь спускаться по лестнице, чтобы наконец спасти Шарлотту от мошенника. Но я, похоже, опоздал. Она уже сама поднимается по лестнице.

Ведя за собой щенка белого английского бульдога.

– Да ты, блин, издеваешься! – Я зажимаю переносицу, словно у меня болит голова.

Обычный жест для мужчин семейства Монтелеоне, когда что-то идет не по плану. Люк перенял этот жест у папы, а я у Люка. И папа велел мне не подражать брату, а быть самим собой. Мне тогда было семь.